"Меир Шалев. Голубь и Мальчик" - читать интересную книгу автора

- Ну, нет! Обижаешь мой иврит, человече! Я родом из Петах-Тиквы. У меня
там и сегодня еще есть родичи. Потом Пальмах, сборные пункты, тренировки,
резервные части, а там уже и четвертый батальон, ударный - "а-Порцим".[10] и
я поехал учиться в Америку. Познакомился там с девушкой, получил работу у ее
отца...
- Его действительно называли Малышом, - прервал я поток его слов. - И
тот голубь, о котором ты рассказывал, был его голубь.
- Я вижу, он тебя не на шутку интересует, этот Малыш, - заметил пожилой
пальмахник из Штатов. - Ты его знал, что ли?
- С чего ты взял? Я тогда еще вообще не родился.
- Тогда что же тебя с ним связывает?
- Голуби, - сказал я. - Меня тоже интересуют голуби. Почтовые голуби,
homing pigeons, как ты их назвал. Наверно, потому, что я, как правило, вожу
по Израилю группы птицелюбов, которые приезжают сюда из-за границы,
поглядеть на перелетных птиц.
Золото в его глазах поголубело. Борозды морщин смягчились. Взгляд
потеплел, намекая на готовность рассказать еще, а заодно, подсознательно, -
быть может, утешить, объяснить, исцелить.
- Мы тогда победили, что называется, на последнем дыхании, - сказал
он. - И многих ребят потеряли, раненными и убитыми. Несколько монахинь тоже
там погибли, бедняжки. У нас была потом такая шутка, среди уцелевших:
монашки эти, они не только за Иерусалим погибли, как наши ребята, но и
невинность сохранили тоже, как те. Всю ту ночь мы зубами держались, а потом,
когда солнце взошло, оно нам тоже не было в радость, наоборот, только в
отчаяние вогнало, потому что, едва рассвело, мы увидели, сколько еще у
арабов людей, и броневик этот, с пулеметом и с пушкой, а главное - какого
цвета лица у наших раненых, так что сразу понятно было, кто из них еще,
может, выживет, а кто так наверняка умрет. Так много было раненых ребят, что
мы даже начали думать, как с ними быть, если сейчас велят отступать, - кого
взять с собой и что сделать с теми, кого взять не удастся? И тут, словно
чудом, наша рация вдруг заговорила снова, и нам по ней сообщают,
представляешь себе, что арабуши в полной панике бегут из Катамонов по всем
улицам квартала, со всеми своими командирами впереди, так что нам нужно
продержаться еще совсем немного. Ну, что тебе сказать - в конечном счете мы
победили, но это была из тех побед, которые победителя удивляют больше, чем
побежденного.
- Но вы-то хоть радовались...
- Да у нас уже радоваться не было ни сил, ни времени. Мы просто
поднялись, собрались, начали готовиться к отходу, и вдруг, представь себе, -
в монастырской стене открывается маленькая такая калитка и оттуда появляются
три монахини. Две тащат внутрь своих убитых подруг, а третья, низенькая
такая старушка, почти карлица, в черном платье до полу, начинает обходить
наших раненых с бутылкой воды в руке и несколькими чашками. Та еще
картина... Тут мы в полном сборе все, и наши раненые, и мертвые, а тут эта
монахиня крутится среди нас, подходит к каждому, как на какой-нибудь
коктейль-парти, и каждому предлагает холодной воды. И все время
приговаривает: "Неро... неро..." Что это за "неро" такое, мы так и не
поняли, зато теперь до нас дошло, что мы победили, потому что она вышла дать
нам воды, как победителям. Понимаешь? А если бы мы проиграли, она ту же воду
предлагала бы арабам.