"Меир Шалев. Голубь и Мальчик" - читать интересную книгу автора

- "Неро" это и есть вода, - сказал я. - Вода по-гречески.
- Пусть будет вода, - усмехнулся он. - Ты экскурсовод, ты должен знать,
как будет вода на разных языках. А вдруг тебе придется вести птицелюбов из
Греции и они тоже захотят пить?
- Из Греции сюда не приезжают, - сказал я. - Только из Англии, из
Германии, из Скандинавии и из Голландии. И еще иногда из Штатов.
Он укоризненно поглядел на меня и снова вернулся к тем местам и
временам, о которых я так страстно расспрашивал и от которых так страстно
хотел уйти.
- Ну, мы вышли, несколько ребят, за стены монастыря и пошли кругом -
может, найдем еще кого-то из наших снаружи, среди убитых арабов. Сначала
нашли-таки одного командира отделения, мертвого - все кишки наружу, валяются
на земле, - а потом и его обнаружили. Кто-то крикнул: "Скорей сюда,
смотрите, Малыша тоже убило!" My God, меня и сейчас от этих слов начинает
трясти: "Малыша убило..."
- Ты тоже его видел?
- Видел, видел, я же тебе сказал, что видел, и раньше говорил, но ты
вроде вообще слышать не хочешь, то ли, наоборот, хочешь, чтоб я тебе
рассказывал снова и снова. Видел я его, своими глазами, - он лежал в той
каменной пристройке, что возле монастырской стены, между краем лужайки и
теперешними качелями.
- Внутри или снаружи?
- Половина внутри, половина снаружи. - И, уловив, видимо, ужас в моих
глазах, поспешил объяснить: - Да нет, ты меня неправильно понял. Он был цел,
совсем не то, что ты подумал, упаси Боже. Просто броневик разворотил
снарядом стену пристройки, вот он и лежал - ногами внутрь, а от пояса и
выше - снаружи. И автомат, "томмиган",
Теперь я уже не понимал, что здесь от чего рождалось, и что чему
помогало родиться: слова, или те картины, или выпивка, или сам я, - и что
здесь было действительностью, а что зачалось только сейчас, в его памяти.
- У нас были такие американские зеленые плащи, остатки Второй мировой
войны, и в тех местах, где когда-то крепились знаки различия и разные другие
значки, зеленый цвет на них сохранился темнее. Смотри, какие глупости я еще
помню, а столько важных вещей уже забыл! И вот этот Малыш, он лежал,
завернутый в такой американский плащ, видно, от какого-то здоровенного
сержанта, раза в два больше него, и, когда мы его подняли, руки у него упали
по сторонам, плащ распахнулся, и мы увидели, что его штаны, извини, что я
тебе это рассказываю, распороты сверху донизу, почти до колена, распороты и
раскинуты в обе стороны, и везде там кровь, и все разворочено и наружу. - И
вдруг он протянул руку и сказал: - Здесь! - Его ладонь коснулась моей
поясницы, скользнула вниз по спине и застыла. - Вот здесь она в него попала,
а вышла вот отсюда... - И ладонь сдвинулась вперед, слегка надавила, и я не
знал, что мне делать с этим ужасом и с этой сладкой болью. - Может, даже
больше, чем одна пуля, потому что бок у него был совсем разворочен, и много
крови натекло, и бедро раздроблено, и осколки кости торчали наружу. Я думаю,
он еще успел разрезать штаны, но помочь себе уже ничем не мог и лежал так,
пока не истек кровью.
- А голуби? - спросил я.
Он убрал руку. Облегчение, смешанное с сожалением.
- Эта его переносная голубятня была разбита вдребезги. Два голубя