"Анатолий Шалин. У окон дома моего" - читать интересную книгу автора

взрослого, значит, и сам почти взрослый. Или расколоть хитрое, сучковатое
полено здоровенным колуном, едва ли не большим, чем ты сам. Тут ли не
радует результат? А вкушать плоды с огорода, вскопанного и многократно
поливаемого своими руками? Если вы не попробовали этого в детстве, вам,
боюсь, трудно понять эту ребячью радость.
Свои дома и для стариков, проживших в них долгие годы и буквально
изнывавших от нетерпения, когда же снесут их жилье и они получат
благоустроенные квартиры, были, по-видимому, все же благодетельней, чем
бетонные девятиэтажки. Стариков, как и детей, свой дом заставлял понемногу
двигаться, крутиться - хозяйство обязывало ежедневно тренировать и сердце,
и ум, и ноги, как бы ни хотелось немощному деду или бабке расслабиться,
полежать в тепле у печки. Не знаю, существует ли на сей счет какая-либо
статистика, но подозреваю, что продолжительность жизни в своем добротном
деревянном доме, при прочих равных условиях, больше, чем в уютной квартире
со всеми удобствами, особенно, если у такого хозяина квартиры еще и нет
садового участка, где он мог бы применить свои творческие и физические
силы.
Мысль эту подтвердило одно печальное наблюдение, подмеченное после
долгожданного сноса нашей улицы. И старики, и молодежь получили наконец то,
о чем мечтали, квартиры в разных районах города на разных этажах.
Конечно, когда дошло до порушения родных жилищ, у многих сердца
заныли - форменное разорение явилось миру. Садовых участков и дач в то
время почти ни у кого на улице не было и огромное количество теперь
ненужного скарба валялось по всем дворам. Лари, сундуки, еще прадедушкины,
старинная, хотя и не замысловатая мебель, иногда попадался и шкаф из
орехового дерева еще дореволюционного производства - все выбрасывалось или
отдавалось за бесценок. В самом деле, не попрешь же тот же шкаф высотой 2,5
метра в квартирку, где потолок от пола отстоит на 2,3 метра, а, значит, или
руби на дрова или забирайте, люди добрые. И люди добрые забирали.
Бочки, корыта, телеги, коромысла... Из амбаров и с чердаков
извлекались прабабушкины прялки, веретена, какие-то хитрые ткацкие
станочки, из подпола, погребов огромные глиняные корчаги, горшки
полуметровой и метровой высоты, из которых впору богатырям пить. Старинная
посуда, бутыли-четверти, одно блюдо, помню, было метровой, если не больше
величины.
Конечно, приезжали на машинах, на "волгах" какие-то расторопные тети и
дяди, представлялись работниками музея (Бог ведает, кем они были на самом
деле -документов у них никто не спрашивал), и та же моя бабушка Тася махала
рукой: раз вам надо, забирайте и прялки, и скалки, и чугунные горшки, и
утюги, и ухваты... Хоть в музее, может, что-то сохранится.
Так вот, о печальном наблюдении... Если относительно молодые и крепкие
новоселы еще как-то быстро адаптировались и вписались в жизнь бетонных
девятиэтажек, то старики, как правило, в курятниках заскучали и мало кто из
них пережил свой дом на год, на два. Многие переселились в иной мир
буквально в первые полгода с момента слома своих старых, так долго ими же
проклинаемых домов. Не прижились, значит, в квартирах с удобствами.

Ныне таких стареньких одноэтажных улочек в городе уже мало. А от той
улицы Омской, что рядом с вокзалом "Новосибирск-главный", на которой мы
жили в бабушкином доме, не осталось почти ничего. На месте двадцати или