Глава девятая

«БОСС»

Нельзя сказать, что жизнь в Кенсингтонском дворце была легкая. Жизнь вообще нелегкая штука, а для прислуги, работавшей на особу, которая жила в апартаментах № 8 и № 9, она была совсем не сахар. Точно так же, как в других сферах — в семье, в браке, в дружбе, — в работе счастье порой поворачивается к тебе спиной. Жизнь с нашим Боссом была похожа на американские горки. Слабые и не очень смелые такое не выдерживали. Бывали взлеты, но бывали и падения, многих ужасала скорость и слишком резкие повороты, им часто казалось, что все выходит из-под контроля. Но у принцессы никогда ничего не выходило из-под контроля. И она сама принимала решения — временами поразительно жесткие — о том, кто останется с ней, а кто — за бортом. Дольше всего оставались с принцессой те, у которых хватало твердости духа; нельзя было ни рассуждать, ни задавать вопросы, нужно было принимать ее такой как она есть, со всеми достоинствами и недостатками, и всегда помнить, что Диана — чудесный, любящий, добрый человек.

Верность и поддержка воспринимались как данность как само собой разумеющееся. Тем, кто постепенно оставался в стороне, приходилось несладко, и они сами покидали дворец, иногда даже до того, как их выпроваживали; потом эти люди всю жизнь убеждали себя, что ушли по своей воле. Другие, преданные Диане, начинали цепляться за соломинку; таких было особенно жалко, когда они все-таки уходили. Принцесса отвернулась от многих друзей среди прислуги из-за простого недопонимания и того, что ее неправильно информировали. Чем ближе ты становился к принцессе, тем больше рисковал: ведь могло оказаться так, что твоя дружба с этим чудесным человеком, которого ты так любил, вдруг закончилась, и тебе придется уйти — по своей или не по своей воле.

Я знаю, что это такое, потому что именно так случилось с Марией в конце 1994 — начале 1995-го. Мария сказала, что поработает у Дианы камеристкой год, но постепенно она стала проводить во дворце все больше и больше времени, выполнять все больше и больше поручений, и под конец этого срока Мария поняла, что не сможет проработать камеристкой еще год, потому что скучала по Александру и Нику, которых почти не видела. Мальчишки привыкли, что папы подолгу не бывает дома, но мама всегда проводила с ними все время. «Скоро привыкнешь. Не сдавайся», — то и дело повторял я, пытаясь не допустить того, что рано или поздно должно было произойти. Я знал, что если она перестанет работать камеристкой, то принцесса посчитает, что ее предали. Диана не раз сталкивалась с этим, иногда даже казалось, что ее преследует какой-то невидимый враг. От нее отвернулась семья, которая очень хотела, чтобы вместо Дианы у них родился мальчик, от нее отвернулся принц Чарльз, от нее отвернулся родной брат, граф Спенсер, когда она искала какой-нибудь домик, где могла бы спокойно проводить выходные. Однако печальнее всего то, что принцесса в любой момент могла сама отвернуться от тех, кто был предан ей. В случае с Марией я, не в первый раз за время моей службы в королевской семье, попал под перекрестный огонь — я разрывался между двумя женщинами, которые были мне дороги.

Когда моя жена пошла на встречу с принцессой в Кенсингтонский дворец, собираясь сообщить Диане о том, что она уходит, так как хочет побольше времени проводить со своей семьей, я как последний трус убежал и спрятался подальше — я был так испуган, что не мог выполнять в этом деле роль миротворца. Зажав руками уши, я ждал, надеясь, что неизбежный скандал скоро стихнет сам по себе. Этим же вечером, в декабре 1994 года, подавленная Мария рассказала мне о своем разговоре с принцессой.

«Что? И это после всего, что я для тебя сделала? — в гневе воскликнула принцесса. — Я из кожи вон лезла, чтобы устроить вас, была такой сговорчивой, и вот чем ты платишь за мою доброту!»

Мария попыталась объяснить ей: они договаривались, что Мария проработает камеристкой только год, что ей нравится работа, но она бы хотела больше видеться с детьми. «Но принцесса унизила меня, как могла. Она довела меня до слез», — сказала Мария в тот вечер.

На следующий день утром над столом, где завтракала принцесса, повисли грозовые тучи.

— Доброе утро, Ваше Королевское Высочество, — сказал я, держа в руках кофейник.

На этот раз Диана проигнорировала мое обращение, которое ее обычно раздражало, и спросила:

— Пол, ты можешь уговорить свою жену?

В первый раз в жизни я захотел, чтобы какой-нибудь крупный заголовок отвлек внимание принцессы, но увы. Я смиренно объяснил, что Мария уже приняла решение, потом попытался объяснить, что моя жена просто хочет проводить больше времени со своими детьми, и заверил принцессу, что подобное решение далось ей нелегко, но она все же остановилась на нем, зная, что теперь я постараюсь справляться во дворце за нас обоих. Но принцесса Диана не простила Марию. Марии оставалось еще четыре недели проработать у Дианы, и за это время та не обмолвилась с моей женой ни словом. Среди слуг во дворце такая тактика была известна как «обет молчания».

К 1995 году многие утратили расположение принцессы. Было очень грустно, когда повар Мервин Уайчерли уехал из Кенсингтонского дворца после того, как Диана не разговаривала с ним девять месяцев. Немного позднее от Дианы ушел мой коллега Гарольд Браун — тоже после такого же «обета молчания». Ему повезло — он перешел работать к принцессе Маргарет и потому остался жить в апартаментах № 6. После его ухода я остался единственным дворецким, при этом слуг становилось все меньше, а принцесса требовала от них все большей преданности.

Но и в наших с принцессой отношениях иногда пробегал холодок. Хуже всего мне пришлось в ту пору, когда принцесса, ближе к разводу, начала обращать внимание на свои расходы. Она вдруг с ужасом поняла, что на содержание дворца уходят огромные суммы. Кажется, она впервые увидела телефонный счет в Кенсингтонском дворце. Она взяла распечатку звонков и потребовала, чтобы все слуги написали свое имя напротив каждого частного телефонного звонка, который они сделали. Я наговорил на 300 фунтов. Я выписал чек и думал, что этим дело и закончится. Но я ошибался.

Принцессу разозлило то, что я столько наговорил по телефону. Когда я отдал ей чек, она поинтересовалась, как такое получилось. И я совершил ошибку — сказал то, что думал: «Я провожу во дворце много времени, поэтому что тут такого, если я иногда звоню к себе домой? Я ведь работаю здесь по шестнадцать часов в сутки, Ваше Королевское Высочество».

Она решила, что я жалуюсь. Следующие две недели она перестала меня замечать и отказывалась даже говорить со мной. Мне было очень тяжело. Я чувствовал себя обделенным ее дружбой. Мне было очень одиноко.

Дошло до того, что я стал оставлять ей записки по всем комнатам. А она в ответ тоже писала мне записки.

Мы поняли, что ситуация зашла в тупик, когда одна очень важная записка потерялась. Принцесса потребовала у меня объяснений:

— Пол, почему ты не мог мне просто сказать, вместо того чтобы писать эти записки?

— Но Ваше Королевское Высочество! — воскликнул я. — Разве я мог вам просто сказать? Вы ведь со мной не разговариваете!

Кажется, она поняла, о чем я, поэтому я продолжил:

— Я не могу выполнять свою работу. Не знаю, что я такого сделал, но, пожалуйста, помогите мне, чтобы я мог справляться со своими обязанностями.

Принцесса постепенно уступила. Лед растаял и, снова завоевав ее благосклонность, я почувствовал огромное облегчение. С тех пор я пользовался телефоном во дворце с большой осмотрительностью.

«Лед тронулся!» — гласил заголовок в «Дейли Миррор». Отношения между Кенсингтонским и Букингемским дворцами потеплели — в декабре 1994 года принцессу пригласили провести Рождество с остальной королевской семьей в Сандринхеме. Пресса заявляла, что приглашение Диане вручил сэр Роберт Феллоуз, личный секретарь Ее Величества и зять принцессы. Однако это было не так. На самом деле все было гораздо трогательнее. В письме, написанном от руки, королева сообщала, что они с герцогом Эдинбургским очень хотят, чтобы принцесса провела Рождество с ними, принцем Чарльзом, Уильямом и Гарри.

Я уже сразу умел замечать важные письма среди другой корреспонденции — письма от королевы, герцога Эдинбургского, премьер-министра Джона Мейджора, Элтона Джона и многих других, включая членов семьи принцессы. Принцесса показывала мне много важных документов — она показала мне даже свое завещание и официальные документы о разводе, так как не хотела, чтобы их видел ее личный секретарь Патрик Джефсон. Правда, не мне одному она показывала свою корреспонденцию. Иногда, когда ей надо было написать речь или какое-то письмо, она обращалась к своему другу, журналисту Ричарду Кею. Я «просматривал» ее корреспонденцию либо на лестнице, либо в гостиной, где принцесса садилась за письменный стол Официальные письма от Патрика Джефсона мы откладывали в папку, чтобы принцесса потом могла внимательно их прочитать. Она звала меня с лестницы, и мы садились на ступеньки. «Что ты об этом думаешь?» — спрашивала она. А иногда восклицала: «Ты только посмотри!». Иногда она даже оставляла какое-нибудь письмо в буфетной, с запиской: «Скажи потом свое мнение об этом».

Именно так она показала мне письма от герцога Эдинбургского и своего брата графа Спенсера. Потом она стала писать письма и мне: она делилась со мной своими мыслями, делилась какими-то секретами, излагала свои философские взгляды или мысли о жизни. Вскоре принцесса уже настолько мне доверяла, что показывала мне самые интимные письма и позволяла слушать частные разговоры по телефону. Поэтому я могу твердо заявить, что до самой смерти принцесса Диана общалась с королевой и всегда была с ней в прекрасных отношениях. И еще я знал, что Диане пришлось пережить за это время: с какими неприятностями ей пришлось столкнуться, какие страхи ее одолевали, как она справлялась со всеми трудностями.

Поскольку принцесса собиралась провести Рождество в Норфолке, ей нужно было приготовить подарки для всех членов королевской семьи. За несколько недель до праздника она посылала меня в Кенсингтон, в Найтсбридж, в Мейфэйр, чтобы я купил подарки для членов семьи, друзей и прислуги. Ее щедрость не знала границ, поэтому, с ее согласия, я тратил тысячи фунтов. Поскольку я долго работал с королевой, то знал, что ей нужно, — для королевы я выбирал кашемировый кардиган, шарф или клетчатый плед; для принца Филиппа — патронташ, складную трость или охотничью фляжку. Я часами упаковывал подарки, а принцесса потом сама подписывала их перед отъездом в Сандринхем. Вообще-то она любила готовиться к Рождеству, хотя оно и было, по ее собственному замечанию, «немного грустным».

Если я не успевал поставить елку за две недели до праздника, принцесса первая выражала свое недовольство. Каждый год я заказывал норвежскую ель восемнадцати футов высотой в королевском поместье в Виндзоре, и ее ставили на лестнице, на площадке между первым и вторым маршами. Ее украшали десятью гирляндами огоньков, хрустальными и стеклянными игрушками, белыми сосульками из ваты, а сверху надевали серебряную звезду. Украшали елку Уильям и Гарри. Кроме обычных игрушек, они вешали на елку сделанные в школе своими руками.

У нас в квартире Рождество праздновали не хуже, чем во дворце. В углу гостиной, которая выходила окнами на дворец, стояла елка с красными, зелеными и золотистыми игрушками. Я наряжался Санта-Клаусом — надевал красный халат с колпаком, черные веллингтоны — высокие сапоги, цеплял белую бороду — и раздавал сыновьям подарки. Они не догадывались, что это я (пока однажды не увидели в сарае точно такие же сапоги). Ник, которому тогда было шесть лет, хотел быть в центре внимания и катался колесом по спальне, вопя: «Посмотрите на меня! Посмотрите на меня!» Нам с Марией и нашей гостьей Бетти, матерью Марии, которая всегда приезжала на Рождество, было очень весело и хорошо.

Но я знал, что на Рождество, после обеда, принцесса вернется в Кенсингтонский дворец одна, оставив мальчиков в Сандринхеме. Когда она приехала, я уже ждал ее у двери, потому что грустно возвращаться одной в пустой дом в такой день. «Вы же не будете сидеть здесь одна. Приходите лучше к нам», — сказал я.

— Нет, Пол. Вы ведь не хотите, чтобы я испортила вам Рождество. Это семейный праздник. А я найду чем заняться, — она явно хотела побыть одна.

И принцесса сделала то, что делала каждое Рождество Она села за стол, взяла ручку, баночку чернил и стала писать письма с благодарностью тем, кто послал ей подарки. Но сначала она вручила мне свое поздравление: «Полу. Желаю вам счастливого Рождества, с любовью, от Дианы». Потом она написала адрес на первом конверте: «Ее Величеству Королеве. Сандринхем Хаус. Норфолк».

Я неохотно отправился домой.

— Если вам что-нибудь понадобится, позовите меня, — сказал я на прощанье.

В записной книжке принцессы Дианы было множество адресов. Встретившись с кем-то в первый раз, Диана могла общаться с ним, как с лучшим другом. В газетах стали появляться статьи о тех людях, с которыми встречалась Диана. Если принцесса перекидывалась с кем-нибудь парой слов или ездила на сеанс к психоаналитику, журналисты заявляли, что она уже давно и тесно общается с этими людьми. У моего Босса действительно было много друзей, но еще у нее был близкий круг друзей, во главе которого была Люсия Флеча де Лима, ее лучший друг. Еще она заменяла Диане мать и часто давала разные советы. Мужа Люсии, Паулу, перевели из Лондона в посольство Бразилии в Вашингтоне, но даже это не помешало дружбе Дианы и Люсии. Люсия заводила будильник на три ночи, чтобы поговорить с принцессой по телефону, когда та только встанет. Когда принцессе нужен был совет или утешение, она звонила Люсии. Я отправлял ей через Атлантику бесконечный поток писем и сообщений. Если ты стал другом принцессы, то это означало, что Диана может позвонить тебе в любое время, и Люсия знала это. Она всегда была готова поговорить с принцессой.

«Не знаю, что бы я без нее делала. Она просто чудо. Она для меня как мать», — снова и снова повторяла принцесса. В августе 1994 года принцесса съездила в Вашингтон. В мае 1995 года Люсия побывала в Лондоне. Рождество в 1996 году Диана отпраздновала с Люсией. Подруги постоянно навещали друг друга, и со временем их дружба становилась все крепче и крепче.

В Лондоне ближайшими друзьями принцессы были: Роза Монктон, Сьюзи Кассем, леди Аннабель Голдсмит, Ричард Кей и врач Мэри Лавдей. Эти люди, как и я, видели принцессу без прикрас и знали о ней все — в обмен на бескорыстную дружбу. Они понимали ее лучше, чем кто бы то ни было, и любили ее такой, какая она есть.

Герцогиня Йоркская всегда поднимала принцессе настроение. У нее, как и у принцессы, было много проблем, и она старалась преодолевать их с неизменной внутренней энергией и дружелюбием. Она и принцесса часто звонили друг другу и старались друг друга поддержать.

Они подолгу сидели в гостиной, разговаривали о чем-нибудь серьезном или просто смеялись, сравнивая обиды, которые им нанесли обитатели Букингемского дворца. При помощи принцессы я завоевал доверие герцогини. Иногда она звонила даже тогда, когда знала, что принцесса куда-то ушла, И тогда я слышал в трубке ее бодрый, веселый голос: «Привет, Пол, это герцогиня».

Иногда она была в такой же растерянности, как принцесса: «Почему люди меня все время обижают? Я даже не знаю, чего они от меня хотят».

Как и принцесса, она верила в карму. «Что предназначено, то и случится», — любили повторять обе.

Я слушал ее так же, как выслушивал принцессу, и мне было ее искренне жаль. «Послушайте, — говорил я, — помните слова принцессы: „убивайте всех своей добротой и никогда не показывайте, что они причинили вам боль"».

Каждый раз, когда я смотрю на фотографию герцогини и ее маленьких дочерей, Беатрис и Юджини, которую она прислала мне в конце 1994 года, я с радостью вспоминаю наши разговоры по телефону или в Кенсингтонском дворце. Внизу на фотографии герцогиня написала: «Дорогие Пол и Мария, огромное спасибо за вашу невероятную доброту и поддержку. Нет в мире слов, достойных, чтобы поблагодарить вас за все. С наилучшими пожеланиями, Сара».

При тех, которые не входили в круг друзей Дианы, принцесса всегда знала, что можно говорить, а о чем лучше умолчать. Однако она всегда полагалась на советы и мудрость даже тех людей, которые были просто ее приятелями. Принцесса предпочитала общаться со своими друзьями один на один. Мне иногда казалось, что для принцессы друзья похожи на набор разных коробок, и я всегда знал, какую коробку она сейчас открывает, зачем она ее открывает, и какое место эта коробка занимает в ее жизни. Тому, кто жил в ее мире, приходилось становиться ее посланником, которому она безгранично доверяла. Когда принцесса собиралась уезжать, она давала мне разрешение на просмотр ее записной книжки, чтобы находить нужное имя и звонить этому человеку.

После ухода Гарольда Брауна принцесса задумалась над тем, кому можно, а кому нельзя доверять, и с 1995 года я постепенно превращался не просто в дворецкого, но также в ее личного помощника, курьера, шофера, посыльного и друга, которому она всегда могла доверить свои тайны и переживания. Когда Диана решала отказаться от услуг своего шофера, советника по связям с общественностью или личного секретаря — потому что не хотела, чтобы они видели некоторых из ее друзей, какие-то письма или знали, куда она едет, — Диана звала меня.

«Пол, постой рядом с факсом. Не отходи от него, пока не придет нужное сообщение!» — кричала она мне со второго этажа.

В 1995 году принцесса поручила мне полностью заниматься ее корреспонденцией — и деловой и личной. Она стала скрывать кое-какие письма от Патрика Джефсона и переадресовывать факсимильные сообщения, которые приходили к нему в офис в Сент-Джеймсский дворец. До принцессы дошли слухи о том, что ее личный секретарь недоволен своей работой и подыскивает другое место. Диана приперла его к стенке, и он сказал, что никуда не собирается уходить, но она ему все равно не поверила. Она стала очень подозрительной, и в отношениях между ними наметился разлад. Их отношения так больше и не наладились. «Как, интересно, я могу обсуждать с ним такие деликатные и личные вопросы, как мой брак или мое будущее, если я даже не знаю, собирается ли он продолжать работать у меня?» — восклицала она. В гостиной принцессы поставили факс — прямо на ковер под ее письменный стол. Его было незаметно из-за дивана, который стоял рядом. Бывало, я зайду в гостиную, а там никого нет.

— Ваше Королевское Высочество, где вы? — спрашивал я, собираясь поискать ее в другой гостиной.

— Да здесь, здесь, — отвечала она.

Принцесса стояла на четвереньках под столом, пытаясь сладить с факсом, но у нее ничего не получалось. Она не умела обращаться с современными устройствами и аппаратами, так же как не умела готовить.

— Все безнадежно! Нет, это я безнадежна! — смеялась она над собственной неудачей.

Она еще несколько недель пыталась научиться работать с факсом, но потом оставила попытки и стала пользоваться моим, который стоял под столом в буфетной. Принцесса отдавала мне свои бумаги, иногда очень личного характера, с просьбой отправить их и подождать ответа. Обычно она старалась посылать письма при помощи факса, чтобы можно было сразу получить ответ, не полагаясь на услуги обычной почты.

Как-то раз Диана не захотела посылать письма ни по факсу, ни по почте. «Пол, пожалуйста, мне нужно, чтобы ты вручил это письмо лично в руки», — сказала она, передавая мне конверт. Я посмотрел на него. Имя адресата было мне знакомо. И адрес тоже. Письмо нужно было отправить за океан.

По моему взгляду принцесса догадалась, что я очень удивлен — ведь мне предстояло далекое и долгое путешествие. «Я знаю, что ехать придется далеко, но это очень важно для меня», — сказала она.

«Считайте, что письмо уже доставлено», — сказал я и носил с собой этот конверт до тех пор, пока принцесса не отправилась в заграничную поездку. Когда она уехала, я сел в другой самолет, который летел совсем в другом направлении, и вскоре вручил это письмо лично в руки адресата, который должен был написать ответ. Когда Диана вернулась в Кенсингтонский дворец, я был уже там.

— Миссия выполнена, — доложил я.

В январе 1995 года многие все еще обсуждали принца Чарльза и его отношения с любовницей, Камиллой Паркер Боулз, в которых он признался в документальном фильме. Разговоры только усилились, когда 11 января было объявлено о ее разводе с бригадиром Эндрю Паркером Боулзом, с которым у нее произошел разрыв двумя годами раньше. Но принцесса в это время была озабочена другим — ее беспокоили отношения между принцем Чарльзом и его ассистенткой Тигги Легге-Бурк. Статьи с намеками стали появляться в прессе, и это только усилило подозрения принцессы.

«Просто поцелуй», — гласил заголовок в «Дейли Миррор». На фотографии принц Чарльз катался на лыжах со своими друзьями, среди которых была и Тигги Легге-Бурк. На других фотографиях принц в красной шапочке с кисточкой обнимал Тигги и целовал ее «в знак признательности». Личный секретарь принца Чарльза заявил журналистам: «Почему он не мог поцеловать ее в щеку? В этом нет ничего особенного».

Принцесса была не согласна с этим, ей казалось, что отношения между принцем и его ассистенткой стали чересчур теплыми, учитывая, что он нанял ее совсем недавно. Диана так заинтересовалась этим, что даже забыла про Камиллу Паркер Боулз, посчитав ее отношения с принцем «вчерашним днем». Ей казалось, что Тигги Легге-Бурк становится все ближе к принцу Чарльзу и Уильяму с Гарри. Не следует забывать, что принцесса все еще была замужем, а вокруг ее мужа увивались сразу две женщины.

Уж не знаю почему, но 6 июня 1995 года, когда мне исполнилось тридцать семь лет, мне прислали очень много открыток и подарков, а я решил сам послать подарок маме в Грассмур. Я хотел, чтобы она получила от меня что-нибудь приятное в мой день рождения. В садовом центре в Дербишире я заказал каменный ящик с цветущими растениями, которые должны были продержаться все лето, продиктовал по телефону поздравление, которое потом напишут на открытке и поместят среди цветов, и договорился о том, чтобы его переслали в Грассмур.

Мама в переднике открыла входную дверь в том самом доме, где я вырос. «Кажется, дружок, ты перепутал дом — день рождения сегодня не у меня», — сказала она, как потом мне рассказывал отец.

Потом она прочитала мои поздравления и очень обрадовалась. Мама нечасто получала цветы. А на мой день рождения она получила их в первый раз, и мои слова тронули ее. Услышав по телефону, в каком она восторге, я поклялся делать так каждый год. Через две недели мама с папой приехали к нам в гости, и вечером, прежде чем я отвез их обоих в аэропорт Хитроу, пожелав им хорошо провести отпуск в Америке и Канаде, — они оба всю жизнь мечтали о такой поездке, — мама только и говорила, что о своем цветущем каменном ящичке.

15 июня в два часа ночи зазвонил телефон, и я сразу же понял, что произошло что-то серьезное. Наверное, это принцесса, подумал я. Диана в это время была с визитом в России. Только она могла позвонить в такой час. Должно быть, у нее возникли тяжелые проблемы личного или другого характера. Мария взяла трубку. Через несколько секунд она уже плакала навзрыд: «Как же я скажу ему такое? Как я ему скажу?».

Принцесса! Что с ней?! Я выпрыгнул из постели и примчался в гостиную. Мария все еще разговаривала по телефону.

Звонил мой брат, Грэм. Мама потеряла сознание на улице в Оттаве, в Канаде, и скоропостижно умерла от обширного инфаркта. Ей было всего пятьдесят девять.

На следующее утро принцесса позвонила во дворец, чтобы узнать, как у нас дела. Она собиралась вернуться через два дня, в субботу, чтобы побыть некоторое время с Уильямом и Гарри. Услышав ее голос, я не смог сдержаться. — Боже мой, что случилось, Пол? — спросила она. Вне себя от горя, я рассказал ей, что у меня умерла мама, о том, что она выглядела совершенно здоровой, когда уезжала, и что отец сейчас в полной растерянности — ему надо как-то добиться разрешения на то, чтобы перевезти тело матери домой.

— Я позабочусь об этом, Пол. Прямо сейчас. Одного звонка принцессы Уэльской в Британское представительство в Канаде хватило, чтобы уладить все вопросы, касавшиеся внезапной смерти гражданина Великобритании в другой стране. Несмотря на свой плотный график в России, принцесса сделала все возможное, чтобы помочь нам. Она даже позвонила моему отцу в отель в Оттаве. Принцесса около получаса утешала его, заверив, что рядом всегда будет кто-то из Британского представительства, что все вопросы по вывозу тела решены, а перелет в Великобританию оплачен.

— Я бы хотела, чтобы, вернувшись, вы заехали ко мне вместе со своими сыновьями. Мне бы очень хотелось вас видеть, — сказала она папе.

Когда принцесса вернулась в Лондон, мы с ней сели на диван в гостиной. Я плакал и извинялся за свои слезы, а она обнимала меня за плечи и утешала. Я раньше видел, каким она была чутким человеком, как она умела утешать людей, а теперь вот она заботилась обо мне.

Она говорила о судьбе, о смысле жизни, о смерти, о своей вере в жизнь после смерти, о тех минутах, которые она провела в больнице со своим другом Адрианом Уорд-Джексоном, который рассказывал ей о том «что происходит с душой». «Пол, дух остается здесь после смерти. Твоя мама все еще с нами. Поверь мне. Крепись. Тебе нужно быть сильным», — сказала она.

На следующий день был праздник — День Отца. Папа, Грэм и Энтони приехали во дворец на встречу с принцессой. Тело мамы было все еще в Канаде, его должны были привезти на следующий день.

Принцесса встретила нас у полицейского заграждения. На ней была футболка, велосипедные лиловые шорты и кроссовки. Уильям и Гарри остались в детской. Диана обняла отца и моих братьев. Потом, взяв отца под руку, сказала: «Давайте немного погуляем».

День был теплый. Диана с отцом шли впереди, а мы — трое братьев — за ними. Мы отправились в Кенсингтон-Гарденс, по Брод-Уок, которая вела через весь парк к Бэйсуотер-роуд, потом поворачивала направо и вела к Италиан-Гарденс, через Гайд-парк, мимо галереи «Серпантин» к памятнику принцу Альберту, а потом — по кругу — снова к Кенсингтонскому дворцу. Мы, все пятеро, гуляли и разговаривали сорок пять минут.

Поскольку принцесса не надела бейсболку, ее легко было узнать. Когда какой-нибудь прохожий хотел сфотографировать ее, она вежливо загораживала лицо рукой и просила: «Пожалуйста, не надо».

Несмотря на свое горе, папа очень беспокоился, что принцесса гуляет по парку и ее могут увидеть обычные посетители. «Мне так неудобно, что вы так рискуете ради нас. Не надо, пожалуйста. Вас могут заметить. Давайте лучше вернемся во дворец», — сказал он.

«Грэм, я думаю, что с вашими крепышами я в полной безопасности», — ответила она, и папа впервые за все выходные улыбнулся.

Мы подошли к оранжерее возле апартаментов. «Грэм, если вам что-нибудь понадобится, просто скажите об этом Полу», — она еще раз обняла папу и моих братьев и вошла во дворец. Папа еще долго вспоминал, как она была добра к нему, и как много времени она на нас потратила.

В тот вечер отец захотел немного побыть один. Он вышел на лужайку перед Старыми конюшнями и сел на скамейку. Я выглянул в окно из гостиной на втором этаже — он сидел к нам спиной. А рядом с ним сидела принцесса. Она возвращалась домой на машине и заметила его, подъезжая ко дворцу. Затормозив, Диана выбралась из машины, пересекла лужайку и села на скамейку. Я смотрел из окна и думал о том, как странно видеть своего отца рядом с ней. Я видел, как он кивал головой, разговаривая и вытирая слезы платком. Потом он не выдержал и разрыдался, уткнувшись принцессе в плечо.

Маму привезли в Великобританию в понедельник. Мы похоронили ее на той же неделе. Накануне похорон гроб с ее телом стоял в церкви Хасленда, в которой ее крестили, в которой она венчалась и в которой отпевали бабушку и дедушку Кёрков. Мы украсили церковь белыми цветами. Зажгли свечи в память о ней. А потом каждый побыл с ней наедине, чтобы попрощаться. Я стоял, положив руку на полированную крышку гроба, склонив голову и вспоминая, что сказала мне принцесса: «Твоя мама все еще с нами».

На похоронах гроба не было видно под горами цветов. Когда друзья и родственники разошлись, мы с Грэмом остались возле могилы одни. Именно тогда он и открыл мне мамину тайну: что она сожгла письмо от «Кьюнарда», в котором мне предлагали работу.

Мы вернулись в дом № 47 на Чапел-роуд. Мамина сумочка и вязание лежали на стуле возле камина.

Папа поставил на огонь чайник, мои братья, невестки, племянницы и племянники разбрелись по дому, а я сел и открыл ее сумочку. В ней оказалась пудреница с гербом королевской яхты «Британия» — я подарил ее в те дни, когда работал у королевы, — и помада. А еще там был потертый красный кошелек, в котором, как обычно, не было ни пенни. Зато в нем была согнутая открытка. Та открытка, которую я послал ей вместе с цветами на свой день рождения: «Мама, это всего лишь маленький подарок за ту боль, которую ты перенесла, когда я появлялся на свет — в этот же самый день, 37 лет назад. С огромной любовью, твой первенец — Пол».

Семья была очень важна для принцессы, но, к сожалению, у нее были далеко не такие теплые отношения в семье, как в узком кругу ее друзей. Ее сестра, леди Сара Маккоркодейл, часто приезжала во дворец из Линкольншира. Из всех Спенсеров она была ближе всего Диане. Мать, Франсис Шенд Кидд, жила в уединении на шотландском острове Сейле, но, когда могла, приезжала к дочке. Хотя, честно говоря, принцесса чаще виделась со своей мачехой, Рейн Спенсер, чем с родной матерью. Диана обедала со своей мачехой раз в месяц, иногда в «Секкониз», недалеко от Бонд-стрит, — это был любимый ресторан ее отца.

Но несмотря на то что днем в Кенсингтонском дворце часто бывали гости, вечером принцесса часто оставалась одна, и в ее апартаментах воцарялась тишина. Когда Уильям и Гарри были в школе или в Хайгроуве, ей надо было составлять компанию.

«Ненавижу эту тишину», — говорила принцесса, читая «Вог» или «Харперз amp; Квин» субботним утром. В комнате играла музыка, но ей очень не хватало тех, кого она называла «человечками». «Пол, позвони своим сыновьям и попроси их прийти сюда», — говорила она.

Дети носились по апартаментам, кричали, смотрели фильмы по видеомагнитофону, играли в игры на приставке Гарри, и это здорово скрашивало ее одиночество. Александр и Ник даже не подозревали, что принцессу радует их беготня по дворцу. «Хотите что-нибудь поесть?» — спрашивал их принцесса, застыв в дверном проеме детской гостиной. Она шла на кухню к Даррену Макгрейди и просила его приготовить ребятам то, что они любили больше всего: гамбургеры и жареную картошку.

Александру и Нику нравилось бывать во дворце. Они наперегонки бежали по подъездной дорожке к задней двери вбегали в буфетную и неслись по лестнице к Диане, которая как обычно, разговаривала с кем-нибудь по телефону.

— Привет, принцесса! — доносились до меня в буфетную их крики.

После посещения дворца они приходили домой довольные и радостные. Их ждала Мария, которая все еще была в немилости у принцессы. То, что мальчики играли во дворце, доставляло им огромное удовольствие, но обижало Марию. «Ты там пропадаешь целыми днями, а теперь она еще и мальчиков туда уводит», — как-то раз пожаловалась она. А однажды утром, в воскресенье, Ник с детской непосредственностью спросил Марию:

— Мамочка, а почему ты больше не работаешь у принцессы? Почему ты ее не любишь?

— Пол, пусть она больше ничего не говорит обо мне мальчикам. Почему Ник меня об этом спрашивает? — разозлилась Мария.

Было такое впечатление, что я разрываюсь между бывшей женой и своей новой пассией. Однако именно Александр и Ник вновь сблизили старых подруг. Однажды, снова прибежав во дворец, мои мальчики приблизили заключение долгожданного перемирия.

Ник сидел с принцессой, и она спросила его о маме.

— Она тоже хочет сюда приходить, принцесса, — ответил он.

В тот вечер я освободился немного раньше. Зазвонил телефон. Мария взяла трубку. Это была принцесса. Раньше в таких случаях она сразу просила позвать меня, но не в этот раз. Диана обратилась к Марии, и вскоре обе уже непринужденно болтали, как будто ничего не случилось. Мария вернула доверие Дианы. Ей, в отличие от многих, очень повезло.

Нужно было снова восстанавливать контакты между Кенсингтонским дворцом и Флит-стрит [24], поэтому принцесса, желая отомстить принцу Чарльзу за то, что он публично признался в измене, стала налаживать связи со СМИ. Она начала приглашать редакторов газет и обозревателей во дворец на обеды. Ей казалось, что будет лучше, если журналисты увидят ее в естественной обстановке, и тогда, может быть, они станут лучше ее понимать. А она в свою очередь постарается разведать, что они знают и почему в статьях смотрят на происходящее под другим углом. Как видим, подобные обеды были полезны для обеих сторон.

«Если в Букингемском дворце об этом узнают, пресс-секретари впадут в панику!» — смеялась она.

Все сливки — и не сливки — Флит-стрит побывали в апартаментах № 8. Было забавно смотреть, с каким трепетом эти смелые журналисты, привыкшие работать в своих привычных кабинетах, входят на территорию принцессы Дианы. До этого она долгое время служила им неким объектом, при помощи которого они писали скандальные заголовки и статьи для газет. А теперь она усердно расспрашивала их о чем угодно в тиши своей гостиной или за обедом. Принцесса была просто неподражаема. Выпроводив гостей, мы со смехом обсуждали их в гостиной.

— Как забавно, что я могу заставить таких властных людей немного понервничать, — говорила принцесса, весело смеясь, а потом добавляла; — Как восхитительно!

В разные дни у нас побывали самые разные светила британской журналистики: Чарльз Мур, редактор «Дейли Телеграф»; Пол Дакр, редактор «Дейли Мейл»; Пирс Морган, редактор «Дейли Миррор»; Стюарт Хиггинс, редактор «Сан»; Линда Ли-Поттер, обозреватель «Дейли Мейл» и даже журналист Би-би-си Дженни Бонд. Принцесса всегда одевалась для этих встреч так, чтобы сразить всех своей красотой. Мы с ней заранее договаривались, что я буду стоять у дверей в гостиную. У нас была целая система сигналов, отлично проработанная, которой мы пользовались много лет во время торжественных обедов. Если она бросала на меня быстрый взгляд, подняв при этом одну бровь, я знал, что надо побыстрее подавать обед из трех блюд. Одному несчастному гостю, известному ведущему на ТВ и по совместительству газетному обозревателю (не светской хроники), обед подали в рекордный срок. Его приняли, накормили, напоили водой и отправили восвояси… всего за сорок минут. Больше принцесса его не приглашала.

— Я чуть не заснула от скуки, Пол. Он такой зануда! — разочарованно сказала принцесса.

Редакторы и обозреватели были очень рады возможности побеседовать с Дианой и порасспрашивать ее. Принцесса была прекрасным дипломатом. Когда Стюарт Хиггинс из «Сан» спросил, что она думает о Камилле Паркер Боулз, Диана ответила: «Честно говоря, мне ее жалко». Журналист ожидал, что она отзовется о Камилле с презрением и насмешкой, и чуть было не упал с плетеного кресла. Принцесса добавила: «Эта женщина потеряла в жизни все, а что приобрела взамен?».

Когда Пирс Морган из «Дейли Миррор» спросил ее напрямую: «Как вы думаете, принц Чарльз станет королем?», принцесса ответила: «Он в это верит, но мне кажется, что ему было бы гораздо уютнее в Провансе или Тоскане».

На обеде с журналистом из «Дейли Миррор» присутствовал и Уильям. Он сидел рядом с матерью и с серьезностью, не свойственной детям его возраста, слушал все, о чем говорили.

Пирс Морган обратился к нему: «Как вы относитесь к прессе?»

Уильям посмотрел на мать, которая кивком позволила ему ответить. «Нормально. Я научился вычислять журналистов и теперь, когда вижу их, то могу избежать их внимания. Меня больше раздражают не британские журналисты, а фоторепортеры из Европы. Они сидят на берегу в Итоне, смотрят, как я гребу, только и выжидая, чтобы я свалился в воду!»

Корреспондентка Би-би-си Дженни Бонд была единственной из всех приглашенных к принцессе журналистов, которая получила от нее подарок. Их официальный разговор очень скоро перерос в теплую беседу, которую ведут между собой обычные женщины. Журналистка попросила совета у женщины, которая одевалась лучше всех в мире. Дженни заметила, что у Дианы всегда великолепные чулки, и вскоре после ее ухода, тем же вечером, я упаковал шесть пар новых чулок и послал их журналистке с запиской от Дианы. Во время этого обеда Диана посоветовала Дженни Бонд, в какие цвета ей лучше одеваться перед камерами. Однако однажды, из-за того что она была в таких теплых отношениях с прессой, у журналистов, настроенных против Дианы, появился шанс выступить против нее. Ее тайно сфотографировали в машине с корреспондентом «Дейли Мейл» Ричардом Кеем. За этим последовал огромный скандал, граничащий с абсурдом. Принцессой впервые занялись служащие из Букингемского дворца и друзья принца Чарльза. Принцесса в ответ запустила встречную кампанию, чтобы ее правильно поняли. Для этого она прибегла к помощи своего влиятельного союзника. Впрочем, она не делала ничего ужасного. Тем же самым занимались эксперты по связям с общественностью из команды Тони Блэра или помощник принца Чарльза Марк Болланд, который, заигрывая с прессой после смерти принцессы, вдруг принялся выставлять в выгодном свете Камиллу Паркер Боулз. Больше всего пресс-секретарей из Букингемского дворца и Сент-Джеймсского дворца раздражало то, что Диана всегда была впереди — и всегда выигрывала.

Когда машина пересекла Шепардз Буш и направилась к Бейсуотер-роуд, к северному крылу Кенсингтонского дворца, мой пассажир с бегающими глазками демонстративно упал на правый бок и так и остался лежать, натянув на себя клетчатый плед. Я с раздражением закатил глаза и продолжил следить за дорогой. Я уже много раз провозил тайного гостя Дианы мимо дворцовой полиции, но этот пассажир, судя по всему, любил поиграть в опасные приключения.

Я включил поворотник и свернул направо. Проехал иностранные посольства на «улице миллионеров», которая находилась рядом с дворцом. Если бы кто-нибудь посмотрел в мою сторону, то подумал бы, что я в машине один и просто еду на работу.

— Мы где? Вы уже миновали полицию? — приглушенно спросил пассажир из-под пледа.

— Нет. Не показывайтесь. Я скажу, когда можно будет сесть нормально, — нетерпеливо ответил я, следуя строгим указаниям принцессы «провезти его во дворец незаметно».

Когда машина притормозила у шлагбаума, рядом с которым была охрана, охранник узнал мою машину и помахал, чтобы я проезжал.

— Просто не верится. Неужели они никогда не останавливают вас? — удивился пассажир.

Я проехал под аркой башни с часами и остановился напротив потайного входа в апартаменты № 9.

— Как все оказалось просто! — воскликнул пассажир, отбросив плед и выбравшись из машины.

Мартин Бэшир провел руками по пиджаку и рубашке, разглаживая складки, взял свой портфель и пошел за мной во дворец: по лестнице, мимо спальни принцессы, по коридору в детскую гостиную, где принцесса его ждала. Стояло лето 1995 года. Тележурналисты готовились к съемке интервью с королевской особой для «Панорамы» канала Би-би-си 1.

Должен признаться, что я тогда понятия не имел об интервью для «Панорамы». Кажется, об этом знали только Бэшир и Диана. Но тележурналист постоянно приходил в Кенсингтонский дворец, а я привык не задавать вопросов, и лишь время от времени обменивался с Дианой парой фраз.

Обычно я привозил журналистов либо на своем «вокс-холле», либо на темно-синем БМВ принцессы. «БМВ хорош тем, что он легко теряется среди таких же автомобилей в Лондоне», — часто говорила она.

Следовать ее указаниям было несложно. Остановиться возле белого здания рядом с офисным зданием Би-би-си, подождать на стоянке, пока появится Мартин Бэшир и сядет на заднее сиденье автомобиля. Потом, на подъезде к Кенсингтонскому дворцу, — «спрятать его». Я уже профессионально умел «прятать» посетителей принцессы; посетителей куда более непривычных к этому, чем Бэшир; посетителей, которые не устраивали из этого спектакля. Проводив его к принцессе, я отправлялся в буфетную и ждал, пока не придет время увозить его обратно.

— Пол, ты там? — кричала принцесса.

— Да. Он уже готов?

— Мистер Бэшир, шофер вас ждет, — улыбалась принцесса.

Во время этих визитов не делалось никаких намеков на то, что планируется какое-то важное интервью. Это была единственная тайна, которой принцесса не захотела со мной поделиться. Пока все не было готово. Бэшир был человеком умным и знал слабые стороны принцессы. Это он убедил ее в том, что в ее интересах дать пространное телеинтервью. Принцесса слушала этого обаятельного человека с мягким, успокаивающим голосом. Ей инстинктивно хотелось верить ему. Он сыграл на ее жалости, рассказав, что дела у него в последнее время «идут неважно», что у него проблемы в семье и что жить в тесном домишке в Уимблдоне непросто. Позже она сказал мне: «У него тоже был проблемы в жизни. Мне нравится с ним разговаривать. Думаю, она убедила себя, что он ей друг.

Но принцесса не знала о том, что Бэшир регулярно названивал мне, в надежде заполучить какую-нибудь информацию частного характера. А он не знал о том, что однажды, когда он позвонил мне, принцесса оказалась рядом со мной в буфетной; это произошло вскоре после того, как интервью уже было готово.

Когда я, как обычно, попытался от него отделаться, принцесса спросила меня одними губами: «Кто это?».

Закрыв ладонью трубку, я тихо сказал: «Мартин Бэшир».

«Включи громкую связь», — она указала на кнопку селектора. Я нажал ее, и через несколько секунд в буфетной раздался голос журналиста. После этого разговора принцесса увидела своего «друга» совсем в другом свете.

Бэшир знал, что Диана согласится на «Панораму»: в то время она страстно хотела отомстить принцу Чарльзу за то, что он официально признался в измене в документальном фильме Димблби. Интервью для «Панорамы» снимали в воскресенье, выбрав день, когда Диана будет одна. Во дворце не было ни камеристки, ни повара, даже у меня был выходной. Принцессе пришлось пообедать салатами из холодильника и уведомить полицию о том, кто к ней приедет. Операторы во главе с Мартином Бэширом установили свою аппаратуру в детской гостиной. На следующий день я спросил, почему в детской гостиной передвигали мебель, но она ответила, что никто ничего не передвигал.

Позже, за неделю до показа, принцесса рассказала мне об интервью для «Панорамы». Она сказала, что все это держится в строжайшем секрете, и что она хочет, чтобы ее лучше поняли жители Великобритании. «Я уверен, что многие люди вас поддержат. Если вам самим понравится то, что сняли журналисты», — сказал я.

В понедельник вечером 20 ноября я сидел перед экраном телевизора у себя дома и вместе с еще двадцатью миллионами телезрителей смотрел передачу, в которой принцесса говорила о том, что она хочет стать «королевой людских сердец», что принц Чарльз не сможет справиться с обязанностями короля, что «в нашем браке трое», что ей нравился Джеймс Хьюит и что она не собирается уходить со сцены по-тихому. Из этого интервью я не вынес для себя ничего нового. Все мысли, которые она высказала, я уже давно знал, но я очень беспокоился об ее имидже, особенно когда посмотрел «Вечерние новости» по Би-би-си 2, в которых политик Николас Сомс, друг принца Чарльза, напал на Диану, чего мы с ней с отвращением ожидали. Когда принц Чарльз нуждался в защите, на сцене тут же появлялся Николас Сомс и начинал делать выпады в сторону принцессы. На следующий день Диана была в прекрасном настроении — ее обрадовал собственный ход, которого никто не ожидал, а также положительная реакция и даже сочувствие со стороны прессы. Принцесса пошла на большой риск, но, к счастью, оказалось, что ее репутация в глазах общественности ничуть не пострадала. Однако, решив сотрудничать с Бэширом, она ни разу не подумала о том, что это может негативно сказаться на ее браке. Развод был уже не за горами. Но сейчас Диана оказалась на гребне успеха в глазах СМИ. Она стала практически неуязвимой. Ей казалось, что сейчас она может наконец бросить вызов всем, кто был против нее, и следующей в списке оказалась Тигги Легге-Бурк.

14 декабря 1995 года в Лейнсборо Хоутел на Гайд-Парк-Корнер состоялся рождественский обед для служащих принца и принцессы Уэльских. Именно в этот день принцесса решила нанести удар Тигги Легге-Бурк.

«Поехали со мной», — сказала Диана. Мы проехали мимо Найтсбриджских казарм, через Гайд-парк, под каменную арку — она нажала на кнопку в автомобиле, и шлагбаум под аркой поднялся. «Мне нравится ездить напрямик» улыбнулась она. Когда мы подъехали к отелю, оказалось, что мы опоздали и прием для сотни гостей уже начался.

Мы вошли в зал, и все взгляды устремились на принцессу. «Не отходи от меня. Смотри за тем, что происходит», — сказала она, не переставая улыбаться, и пошла через толпу к Тигги Легге-Бурк, которая стояла в противоположном конце зала. Я шел за ней по пятам.

— Здравствуй, Тигги. Как поживаешь? — спросила принцесса, улыбаясь.

И тут же, не дав ей ответить, добавила с притворным сочувствием:

— Мне так жаль. То, что случилось с твоим ребенком просто ужасно!

Лицо у Тигги исказилось от горя. В глазах застыли слезы. Она вышла из зала вместе с лакеем принца Чарльза Майклом Фосеттом. Я повернулся к принцессе, но она уже общалась с кем-то в толпе. Орудия Дианы дали залп по лагерю принца Чарльза. Отлично сработано, подумала она. — Ты видел, как она на меня смотрела, Пол? Она чуть не потеряла сознание! — сказала принцесса.

То, что произошло в Лейнсборо, вызвало всеобщее смятение в обоих дворцах — и в Букингемском и в Сент-Джеймсском. Принц Чарльз позеленел. Слухи дошли до самой королевы, и она пришла в ужас. Служащих охватила паника из-за ядовитого замечания принцессы. На следующей неделе Тигги наняла адвокатов, чтобы опровергнуть заявление Дианы, и было официально заявлено, что «лживые слухи, которые муссируются в последнее время… крайне негативно сказались на моральном состоянии нашего клиента. Подобные заявления совершенно безосновательны».

Действия принцессы возымели должный эффект. В результате началось подпольное расследование, которое возглавил личный секретарь королевы сэр Роберт Феллоуз. Через четыре дня после случившегося в отеле он лично позвонил принцессе, своей свояченице, чтобы разузнать, что именно имела в виду принцесса и на каких фактах она основывалась, когда разговаривала с Тигги Легге-Бурк. Принцесса объяснила правой руке королевы суть своих заявлений: что у Тигги была любовная связь с принцем и что ей пришлось сделать аборт. Диана даже сообщила точную дату аборта.

— Ну вот. Теперь началось официальное расследование. Роберт пообещал все узнать, — сказал она после этого звонка.

Сэр Роберт Феллоуз был подходящим человеком, чтобы заниматься такими деликатными вопросами. Поговорив с принцессой, он вознамерился узнать правду.

Он выяснил, что Тигги Легге-Бурк — которую тоже «дотошно расспросили» — действительно дважды в 1995 году была у своего личного гинеколога, один раз летом, другой раз осенью. У нее были «женские проблемы». Еще она дважды побывала этой осенью в больнице.

Но сэр Роберт решил, что заявление принцессы беспочвенно. Вскоре во дворец пришел посыльный в униформе и вручил мне официальное письмо от сэра Роберта.

Принцесса вскрыла конверт серебряным ножом для резки бумаги и недовольно покачала головой, прочитав письмо. «Как обычно! — сказала она. — Ты только посмотри, Пол».

Сэр Роберт писал:

Ваши заявления относительно Тигги Легге-Бурк совершенно беспочвенны. Ее отношения с принцем Чарльзом всегда оставались сугубо деловыми.

В день предполагаемого аборта она была в Хайгроуве с Уильямом и Гарри. В ваших же интересах отказаться от подобных заявлений. Вы неправильно все поняли.

Итак, расследование показало, что обвинения принцессы были ошибочны. Более того, сэр Роберт Феллоуз даже приложил к письму записку свояченице, в которой подчеркнул, что она была неправа: «Это письмо от человека, который полагает, что ты просто неправильно все понял должна это понять — пожалуйста, поверь мне».

Если посмотреть на это со стороны или непредвзято разумеется, принцесса действительно была неправа.

В конце 1995 года личный секретарь принцессы написал ей письмо. Патрик Джефсон решил уйти от Дианы. Он стал еще одним служащим, который ушел сам, не дожидаясь, когда его уволят. Он уже долгое время не мог нормально работать с принцессой. Было очень грустно смотреть, как они отдаляются друг от друга, — потому что, во-первых, он был настоящим профессионалом, а во-вторых, когда-то они с принцессой были хорошими друзьями. Как-то раз меня даже послали в фирму «Аспри amp; Джеррард» — к королевским ювелирам — чтобы я выбрал для него золотые запонки с его инициалами. Принцесса разрешала ему в пятницу уходить с работы пораньше и возвращаться аж в понедельник, чтобы он мог проводить побольше времени со своей семьей в Девоне. Но постепенно она стала сама принимать решения, не посвящая в них секретаря, и сама заниматься своей корреспонденцией — ее письма я лично посылал с факса в буфетной. У королевского служащего нет никакого будущего, если его перестают слушать и замечать во дворце. Последней каплей были для него интервью для «Панорамы» и эпизод с Тигги Легге-Бурк. В своем письме, которое однажды пришло в Кенсингтонский дворец, он выразил свои чувства по отношению к сложившейся ситуации: он сказал принцессе, что не может больше сотрудничать с принцессой, ему кажется, что он не нужен принцессе.

«Крысы всегда первыми бегут с корабля, Пол, — заявила Диана. — Похоже, тебе придется стать дворецким, секретарем и придворной дамой. Теперь ты у штурвала!»

К счастью, мне не пришлось заниматься связями с общественностью. Этим занялась новая служащая — Джейн Аткинсон. Ей было поручено повысить рейтинг Дианы, который стремительно падал после случая с Тигги Легге-Бурк. Ассистентка принца Чарльза требовала извинений, но принцесса не хотела идти на уступки. В то время она думала совсем о другом. Она только что получила ужасное известие. Перед самым Рождеством королева и принц Чарльз нанесли сокрушительный удар по Кенсингтонскому дворцу. И правящий монарх, и наследник трона требовали развода.

Впрочем, слово «развод» не сильно напугало принцессу. Она часто пользовалась им, чтобы припугнуть мужа в последние годы их брака. Она много раз кричала о нем принцу Чарльзу, как ребенок, который в приступе гнева кричит родителям, что убежит из дома, даже и не думая этого делать. Я часто говорил с принцессой о том, что ее никто не понимает, как ей должно быть больно в этой ситуации, какие «муки» — по ее выражению — она испытывает, а также о том, что все это помогает ей стать сильнее. Но в таких разговорах она всегда давала понять, что все еще любит принца Чарльза, как бы он ее ни обижал. После разрыва с ним она обрела свободу и душевное равновесие, но Диана часто говорила: «Развод — не выход из положения».

И вот, за неделю до предполагаемой поездки в Сандринхем Хаус с Уильямом и Гарри на Рождество, она получила длинное письмо, в котором впервые официально упоминался развод. Причем о нем заговорила королева, а не принц Чарльз. Письмо, которое пришло 18 декабря 1995 года, нанесло ей сокрушительный удар. Принцесса в первый раз услышала слово «развод» из уст Виндзоров.

Королева видела одну книгу, которая вышла при сотрудничестве принцессы, одну книгу, которая вышла при сотрудничестве принца, посмотрела одно телевизионное признание принца, другое — принцессы. Проблемы в отношениях между принцем и принцессой Уэльскими стали достоянием широкой публики. Как глава государства королева решила, что пора лично заняться решением этой проблемы. Я отнес письмо принцессе в гостиную и спустился в буфетную. Через пару минут до меня донесся привычный возглас:

— Пол, иди сюда!

Диана сидела на диване. Казалось, она вот-вот расплачется. С большим раздражением она кивнула на письменный стол за своей спиной.

— Посмотри, что я только что получила, — сказала она. На столе лежало письмо — на том самом месте, где было прочитано. Это было письмо на гербовой бумаге Виндзорского замка. Я сразу же узнал четкий почерк королевы. Письмо начиналось как обычно: «Дорогая Диана», а заканчивалось «С любовью, от мамы». Однако само письмо сильно отличалось от тех, которые я читал до этого, а поскольку я раньше был лакеем королевы, мне было неловко читать его.

Я обратился к принцессе со спины, так как она все еще сидела на диване, но мне просто необходимо было сказать ей о своем смущении.

— Может быть, мне не стоит его читать, тут ведь написано: «конфиденциально»?

— Брось, Пол, читай. Что же мне делать? Что все подумают? — со вздохом проговорила она

Я начал читать письмо, а она в волнении вскочила с дивана и заходила по комнате.

— «С премьер-министром и архиепископом Кентерберийским»! Мой развод сначала обсудили не со мной, а с Джоном Мейджором и Джорджем Кэри!

Принцесса пришла в ярость оттого, что королева сначала посоветовалась с правительством и церковью. Диану не волновали политические вопросы.

— Это мой брак! Никто не должен вмешиваться в наши с принцем проблемы! — закричала она.

Вспомнив другие строчки письма, принцесса сказала:

— В интересах страны, да? А как же мои интересы? Как же интересы моих детей?

Ей казалось, что с ее браком обращаются как с обычной деловой проблемой. Королева в письме явно сочувствовала ей, старалась быть деликатной и не показывать своего гнева, но все же по ее тону было понятно, что ее очень огорчает как поведение сына, так и поведение невестки. Королева делала основной упор на то, что после развода сыновья принцессы перестанут страдать из-за отвратительных отношений между отцом и матерью, как это было в последние годы.

Но принцесса ничего не хотела слышать. Она тут же позвонила королеве в Букингемский дворец. Она вежливо поинтересовалась у королевы, почему такое серьезное решение было принято в такой спешке. Королева успокоила ее и попыталась заверить в том, что никто не собирается навязывать ей никаких решений.

Но принцесса ей не поверила. Она села за стол, обмакнула ручку в чернила и написала королеве ответ, попросив дать ей время все обдумать. Но времени на обдумывание ей не дали. На следующий день принцессе нанесли еще один удар: во дворец пришло письмо от принца Чарльза, в котором он требовал развода.

Принцесса заставила меня прочитать и его. Принц Чарльз говорил, что их браку уже ничто не поможет, и что это «трагедия личная и государственная». Развод неизбежен, и они должны развестись как можно скорее, писал он. Принцесса подозревала, что изначально было задумано прислать ей два письма, одно за другим — из Букингемского дворца и из Сент-Джеймсского, чтобы под таким давлением она не выдержала и уступила.

Она положила оба письма на письменный стол — красное от королевы и голубое из Хайгроува.

— Посмотри-ка. Видишь? — сказала она. Но я не понял, что принцесса имеет в виду.

— Посмотри же.

Она показала пальцем на фразу из письма королевы. Потом — на фразу из письма принца. Предложения были абсолютно одинаковыми, в них говорилось о «печальной и запутанной ситуации», в которой оказался их брак.

— Эти письма были продуманы и составлены одними и теми же людьми, — сказала принцесса с волнением человека, который только что совершил жизненно важное открытие. — Должно быть, они считают меня глупой.

Она села за стол и написала ответ своему мужу, не в силах поспеть за скоростью, с которой ее охватывал гнев. Ее ответ был четким: «Твои требования поставили меня в сложное положение. Я не согласна на немедленный развод!»

За неделю страсти достигли своего апогея — заявления против Тигги Легге-Бурк ни к чему не привели, а принц Чарльз и королева нанесли принцессе два сильнейших удара. Впереди ее ждали праздники, которые и без того проходили для нее очень грустно, а тут еще требование развода. Я еще никогда не видел принцессу такой подавленной и расстроенной: с одной стороны, она все еще любила принца Чарльза и не хотела развода, а с другой — выступила против него, сотрудничая с Мортоном, чтобы он написал о ней книгу, и с тележурналистами для интервью в «Панораме». Кажется, принцесса хотела сделать принцу больно, но вместо этого навредила себе. А принц Чарльз добился того, чего хотел.

Принц и принцесса практически не общались. Принцесса требовала встречи наедине, но принц хотел, чтобы на ней присутствовал третий человек, который бы конспектировал все, о чем они будут говорить. Диана отказалась, и под конец 1995 года их отношения окончательно зашли в тупик. Принц хотел развода. Принцесса хотела сохранить брак.

В это время я стал для принцессы человеком, на которого она всегда могла опереться. Она совсем отчаялась, ей казалось, что мир встал с ног на голову, и ей больше нет в нем места. Письма с требованиями развода просто уничтожили ее. Она лежала на диване, свернувшись калачиком, обхватив голову, и рыдала. Что же оставалось делать мне, ее дворецкому? Стоять и смотреть на нее?

Уильяма не было — а он всегда умел утешать мать, когда ей было плохо. Я купил еще несколько упаковок бумажных платочков. Я старался всегда быть рядом, чтобы выслушать ее. Я не давал ей замыкаться в себе и думать, как она одинока. Когда она начинала плакать, я видел перед собой не принцессу Уэльскую, а несчастную, ранимую женщину, которую надо утешить. Королева никогда бы не стала показывать мне свои чувства, ни один из ее лакеев не осмелился бы обнять ее за плечи, посочувствовать. Но с принцессой у меня были гораздо более близкие, теплые отношения, и она была совершенно другим человеком. Когда ее обижали, принцесса становилась похожа на маленькую девочку. Я не мог стоять и смотреть, как она плачет. Я садился рядом, обнимал ее за плечи и говорил, что все будет хорошо, что она очень сильный человек, что она переживет и такое, что жители Великобритании ее поддержат. Я подолгу слушал ее, и в конце наших разговоров мы всегда смеялись — так же, как когда мы смотрели «Короткую встречу».

Я никогда не уходил домой, пока не убеждался, что сегодня она больше не будет себя казнить. Но даже вернувшись домой, я все равно о ней беспокоился. Иногда она просыпалась в два или три ночи и ей очень хотелось с кем-то поговорить. Я слушал ее и всегда приходил на работу вовремя, как раз чтобы подать ей завтрак.

В то Рождество принцесса написала мне письмо, датированное 27 декабря, которым я очень дорожу по сей день. Когда во время моего процесса в 2002 году некоторые плохо информированные, ничего не знавшие о наших отношениях люди предполагали, что я был для принцессы всего лишь дворецким, а наши теплые отношения — плод моего воображения, я несколько раз перечитал это письмо. В самые тяжелые минуты моей жизни принцесса через это письмо «утешала» меня:

В этом письме я хочу искренне поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал, в особенности в августе этого года. Когда я расстраивалась и плакала, ты всегда был рядом и утешал меня, и мне очень хочется, чтобы ты знал — твоя поддержка была для меня бесценна. 1996 год должен принести нам счастье, и я с нетерпением жду его наступления… Спасибо за все, с любовью, от Дианы.