Глава пятая

ЕЩЕ ОДНА КОРОЛЕВСКАЯ СВАДЬБА

«Королева радуется новой свадьбе во дворце!» — гласил заголовок в «Ньюс оф зе Уорлд». «Новая чета во дворце!» — кричала «Дейли Миррор» [17]. Свадьба Баррела и Косгроув стала настоящим событием в те времена, когда свадьбы не были еще достоянием общественности, — во времена, когда еще не появился журнал «Хелло!».

Мы с Марией оба уже восемь лет работали во дворце и привыкли всегда оставаться в тени, а в тот день, в субботу, 21 июля 1984 года, все внимание английской прессы было приковано к католической церкви Святой Марии в Рексхеме. Все утро возле дома Марии толпились репортеры и фотографы из известных воскресных газет. Они же поехали за нами в церковь, чтобы не пропустить то, что назвали «еще одной королевской свадьбой». Каких только заголовков они ни придумали — а все потому, что жених работал у королевы, а невеста у герцога Эдинбургского.

Одна хитрая журналистка из «Ньюс оф зе Уорлд» перешла все границы — смешавшись с толпой родственников она проникла в дом Марии и поднялась в спальню, где как раз переодевалась мать Марии, Элизабет. Журналистка спросила, что она думает по поводу предстоящей свадьбы. И тут же получила ответ: «Вон отсюда, негодяйка».

Когда мы с шафером, моим братом Энтони, подъехали к церкви, то увидели толпу журналистов перед церковью, которые уже приготовили камеры и фотоаппараты. Не ожидалось никаких королевских особ. Присутствовали только слуги: Пол Уайбрю, королевский лакей, Пегги Хоут, камеристка королевы, и Майкл Фосетт, старший лакей. Королевский священник Кэнон Энтони Цезарь, в великолепных алых одеждах, участвовал в церемонии — он давал благословение и читал молитвы.

Шаферы, вместо того чтобы рассаживать всех по местам, стояли у дверей и не пускали журналистов. Я беспокоился только о том, как бы пресса не испортила свадьбу, потому что многим нашим друзьям пришлось приехать сюда из Лондона. К сожалению, на нашей свадьбе не было девяти почетных гостей: королевских собак. Не было даже Чип-пера. Но зато они прислали мне королевскую поздравительную телеграмму, которая и по сей день висит на стене в рамке. В ней говорилось: «Пусть вы нас не пригласили, но, конечно, не забыли! А раз так, то не грустите — пирогом нас угостите! Чиппер, Смоуки, Шэдоу, Пайпер, Фейбл, Миф, Джолли, Спарки, Браш». А внизу был чернильный отпечаток собачьей лапы.

Любопытные журналисты так и не узнали об этом. Их больше всего интересовало, как мы с Марией встретились.

Роль купидона для нас сыграла Роуз Смит — горничная, которая работала на этаже принцессы Анны. Она, как и я, была из Дербишира и тоже училась в колледже Хай Пик в Бакстоне, но работать в Букингемском дворце начала за полгода до моего появления. Роуз вышла замуж за моего лучшего друга, лакея Роджера Глида, и после этого ей пришлось уйти из дворца: в то время существовало такое правило — муж и жена не должны работать вместе. Поэтому она стала работать камеристкой у герцогини Глостерской в Кенсингтонском дворце.

Я часто общался с Глидами, а потом и с их друзьями. Мария Косгроув была подругой Роуз. Сначала она работала в прачечной, потом в Бельгийских апартаментах, а потом в апартаментах принца Филиппа. Я почти не замечал эту девушку, которая называла меня «без пяти минут джентльмен». А потом наконец заметил. Ее остроумие, ее заразительный смех, ее прекрасные карие глаза и темные волосы, смешной танец «делаем пюре» — она пятилась назад, живо маша руками над головой… И конечно, большую роль сыграла романтическая атмосфера, царившая в Балморале, — по вечерам мы часто сидели вокруг костра, ели плохо прожаренное барбекю на пустошах, Маккрей играл нам на волынке, Сирил Дикмен звонил в колокольчик, и все пели шотландские песни. Мария стала моим товарищем, потом лучшим другом, а весной 1983 года мы поняли, что любим друг друга.

По выходным мы иногда ездили к ней в Хольт, который находится на самой границе с Уэльсом, возле Рексхема. В их доме царила та же атмосфера, что и у нас, когда я был маленьким. Мне казалось, что я вернулся домой. Мать Марии, Элизабет, попросила называть ее Бетти. Она все время что-то готовила. Такое впечатление, что их дом был конвейером по изготовлению пирогов. Пироги с фруктами, с мясом, с картошкой, с фаршем. Тарелки с этими пирогами стояли по всему дому. Даже королевский шеф-повар по выпечке Роберт Пайн не готовил столько пирогов. Католицизм играл в жизни Бетти такую же важную роль, как королева — в моей жизни. В их доме было столько же изображений Папы Римского, сколько пирогов. Горшочек со святой водой был прикреплен к задней двери изнутри, чтобы каждый раз перед выходом Бетти могла сунуть в него пальцы и осенить себя крестным знамением. «Святая вода защищает тебя, когда ты выходишь из дому. Расскажи об этом королеве, Пол», — говорила она.

Отец Марии Рон, электрик с «электрическим» чувством юмора, усадил меня и стал рассказывать про свою «единственную красавицу дочку». А когда я увидел его во второй раз, это был уже другой человек. Он сидел в гостиной в кислородной маске, с трудом дыша, а по обе стороны от его стула стояло по баллону с кислородом. Рон умирал от рака легких. В июне 1983 года Мария очень хотела, чтобы ее отец поглядел на церемонию выноса знамени из окна ее спальни в Букингемском дворце. Лифт для прислуги не шел до верхнего этажа, поэтому нам с Роджером Глидом пришлось пронести его в инвалидном кресле по лестнице. Рон был восхищен дворцом и очень гордился своей дочерью и тем, чего она добилась. Через четыре недели он умер — ему было всего пятьдесят девять лет.

В канун Нового года мы с Марией отправились в мой родной Дербишир, и там, в загородном отеле «Ферма Хайема», я опустился на колено, попросил ее руки и подарил ей кольцо с бриллиантом, на которое ушли все мои сбережения. Я хотел купить ей самое лучшее кольцо, которое только мог себе позволить. Чтобы жениться на Марии, мне пришлось подчиниться одному правилу, которое не имело никакого отношения к правилам в королевском дворце, но было очень важно для моей будущей тещи. Я должен был пройти конфирмацию как обычно, но пообещать, что мы будем растить детей в традициях римского католицизма. Королевский священник Кэнон Энтони Цезарь все мне объяснил, и вскоре я прошел конфирмацию — обряд провел епископ Лондонский. И по сей день, когда я вхожу в католическую церковь, я машинально опускаю пальцы в сосуд со святой водой — привычка, которую я перенял у Бетти.

Когда о нашей предстоящей свадьбе узнали и мои родители, и родители Марии, нам предстояло сообщить о ней еще одному человеку. Я решил, что лучше всего сообщить королеве о том, что ее лакей и горничная ее мужа полюбили друг друга в то время, когда мы кормили собак. Королева была за нас очень рада.

— Жалко, что ей придется уйти с работы, — сказал я королеве.

— Что вы! Почему? — удивилась она.

Я не мог поверить, что она не знает о неписаном правиле, которое соблюдалось во дворце уже несколько сотен лет.

— Чем я могу вам помочь?

— Ну не знаю, Ваше Величество. Вы ведь королева, — ответил я.

Вероятно, это сработало. Вскоре мы получили письмо от королевского распорядителя, в котором говорилось, что Марии не придется увольняться, потому что по распоряжению королевы это правило было изменено.

За те пять лет, которые я провел на службе у королевы, я узнал, что она может быть не только монархом, но и доброй, заботливой женщиной, которая в личной жизни может расслабиться и пошутить, начальницей, которая уважает своих слуг, поскольку прекрасно понимает, что не сможет без них обойтись.

За неделю до свадьбы нас с Марией вызвали к королеве. Я в тот день не работал, и мы как обычные гости ждали в Пажеском крыле, когда она нас примет. Было немного странно, когда Джон Тейлор открыл двери в гостиную и объявил: «Пол и Мария, Ваше Величество», — точно так же, как я объявлял: «Премьер-министр, Ваше Величество», когда однажды на Багамах на борт «Британии» поднялась Маргарет Тэтчер.

Королева находилась в центре гостиной. И снова было так непривычно — ведь мы вошли к ней без униформы. «Вам предстоят неповторимые выходные», — сказала она.

И вручила нам маленькую темно-синюю коробочку — подарок от нее и принца Филиппа. Мы тут же открыли ее В ней оказались небольшие настольные золотые часы, покрытые эмалью, с монограммами принца Филиппа и королевы. Потом она открыла еще одну коробку, побольше и вручила нам два китайских подсвечника, с цветочной росписью ручной работы. Мы были в восхищении. Наши первые свадебные подарки.

«Желаю вам прекрасной свадьбы! А после приезжайте ко мне в Балморал», — сказала королева.

Мария сделала реверанс. Я поклонился.

После свадьбы мы будем работать во дворце как мистер и миссис Баррел.

На свадьбе не было одного человека, которого мы очень любили — отца Марии, Рона. Поэтому к всеобщей радости примешивалась печаль. Но все же мы почувствовали настоящую гордость, когда вместо отца Марию подвел к алтарю ее брат Питер.

Когда венчание кончилось и заиграл орган, мы с красавицей женой вышли из церкви… и тут же столкнулись с проблемой всех публичных персон. Невозможно было даже просто сесть в машину — чтобы добраться до нее, нужно было протиснуться сквозь толпу журналистов, фотографов и других представителей СМИ. Тогда к ним спустились Кэнон Цезарь и Майкл Фосетт. Совместными усилиями им удалось немного потеснить прессу. Мы позволили репортерам сделать несколько фотографий у входа в церковь, а потом уехали.

В тот жаркий летний день мы приехали на свадебный прием в отель «Брин Хауэлл» в Лланголлен. Там шафер прочитал нам все открытки и телеграммы от наших друзей. Последней шла вот эта: «Примите наши поздравления. Желаем вам счастья! Королева Елизавета и Филипп».

В тот же вечер начался наш медовый месяц, который должен был продлиться всего два дня. Мы с Марией отправились в Лландадно. Мы оба знали, что на следующей неделе нам придется вернуться к работе в Балморале. В воскресенье утром рядом с дверью нашего номера мы нашли несколько газет. Наши фотографии были на первых страницах.

В Балморале не были готовы к тому, что теперь среди слуг появилась женатая пара. Комната, в которой обычно спала Мария, показалась нам более уютной, чем моя, поэтому мы решили спать в ее комнате, а собаки Чиппер и Шэдоу устраивались на полу. Принцесса Уэльская очень хотела узнать, как прошла наша свадьба. Тогда она как раз ждала второго ребенка. Мария пошла к ней. Две женщины сели на кровать. Мария показывала ей наши свадебные фотографии, и они весело смеялись. Они просидели так минут десять, когда вдруг услышали, что Диану кто-то зовет: «Диана? Диана, где ты? Пора обедать». Это была королева. «Я пойду. Я уже опаздываю, — сказала принцесса. — Оставь фотографии, я потом еще посмотрю».

Из разговоров с Марией принцесса стала узнавать обо мне все больше: я был мужем служанки, которой она доверяла. Более того — я был лакеем королевы и имел доступ к Ее Величеству. Я был ее надежным союзником. В течение трех лет, с самого дня помолвки, она часто встречала меня, идя в королевские покои.

В тот август принцесса старалась проводить больше времени в обществе прислуги. Находясь в Балморале, она не могла видеться со своими друзьями — с Дженет Филдермен, Каролин Бартоломью, Каролин Герберт и Сарой Фергюсон, которая встречалась с принцем Эндрю. Принцесса все чаще виделась со мной в Пажеском крыле, рядом с главной лестницей. Мы обменивались любезностями и разговаривали. Принцесса всегда была очень приветлива, но она вела себя со мной так же, как со всеми слугами. Она старалась переманить меня к себе. Говорила, что очень скучает по Лондону. Я спрашивал о ее здоровье, говорил о том, как нам с Марией хорошо вместе и как мы хотим детей. Во время таких разговоров меня не покидала мысль, что, наверное, мне не подобает так разговаривать с принцессой.

Принцесса часто шутила, что из-за того, что ей приходится все время улыбаться на публике, у нее атрофируются лицевые мышцы. Она была тронута, что ее все еще называют леди Ди. «Это немного досадит республиканцам», — говорила она. Благодаря своей «спенсеровской выдержке», Диане удавалось следить, чтобы журналисты не увидели ее уставшей, печальной или раздраженной. Она стала гораздо уверенней в себе и иногда даже участвовала в спорах о политике. В письме своей подруге Диана писала, что она как будто разделилась надвое:

Во мне происходят очень странные перемены: есть Диана, которая хочет где-нибудь спрятаться и не показываться на публике, и есть принцесса, которая пытается, как может, справляться со всеми обязанностями. Вторая половинка побеждает, но какой ценой? И что будет с первой?

В обычной жизни Диана уже не была такой энергичной, как раньше. Осознав, что она постоянно находится на виду всего мира, принцесса стала заботиться о своем имидже. Она все больше волновалась и задумывалась о том, справляется ли она с возложенными на нее обязанностями. От этого ее булимия ухудшилась, но принц Чарльз поддерживал ее. Вот что она писала в письме подруге:

Мы переезжаем в тихое местечко… Мне пора привыкнуть к тому, что мы все время куда-то ездим. Чарльз такой чудесный. Он понимает меня, когда я порой чувствую себя подавленной и печальной. Я и подумать не могла, что он будет оказывать мне такую поддержку. Я тоже пытаюсь его поддерживать и быть хорошей матерью. Даже не знаю, что должно стоять для меня на первом месте. Честно говоря, на первом месте для меня принц Чарльз, но что я могу поделать, если пресса нас все время сравнивает и постепенно Чарльз уходит в тень.

Некоторые утверждали, что принцесса даже не подозревала о том, что принцу Чарльзу было неприятно, что жена затмила его в те времена, когда мир бредил леди Ди, но в письме той же подруге Диана писала: «Мы также должны понимать, что он в первый раз женился. И вот толпы кричат чтобы к ним вышла я, а не он. Его, должно быть, это очень задевает».

Примерно в это время принцесса впервые доверилась мне — она хотела проверить, передам ли я то, что она сказала мне, королеве. Я стоял один в Пажеском крыле и ждал, когда меня позовет королева. Внезапно из-за угла появилась принцесса. Мы опять заговорили о ее беременности и здоровье. Вдруг она сказала: «У меня будет мальчик».

Не знаю, рассчитывала ли она меня поразить, или ждала, что я порадуюсь за нее; в любом случае это было очень деликатный момент. Знают ли об этом остальные? Или это тайна? Если да, то почему она сказала мне? Перед рождением принца Уильяма все слуги делали ставки на рождение девочки или мальчика. Я широко раскрыл глаза от удивления, и принцесса все поняла. «Думаю, вам не следовало мне об этом говорить, Ваше Королевское Высочество», — сказал я.

Принцесса рассмеялась. Она любила удивлять людей. Я спросил Марию, но оказалось, что она еще не знает. Это действительно была проверка, и я ее прошел: ни я ни Мария никому об этом не сказали.

Казалось, счастью Чарльза и Дианы ничто не угрожает. Принцесса обожала своего мужа. Она все еще писала своим друзьям, какая у нее теперь замечательная жизнь.

15 сентября 1984 года в 16 часов 20 минут в больнице Святой Марии в Паддингтоне у Дианы родился мальчик, которого назвали Гарри.

Это был особенный день в жизни Дианы: «Должна признаться, я просто на седьмом небе от счастья».

Примерно в это же время и у нас нашелся повод для радости: мы узнали, что Мария беременна.

«Иди, Пол. Бедная девушка уже так долго в больнице» — сказала королева.

Мария лежала в Вестминстерской больнице, ребенок должен был появиться еще две недели назад. Я все время справлялся о ее здоровье и не забывал про свои обязанности в Букингемском дворце, но в конце концов королева которая волновалась из-за Марии, сказала, что сейчас я должен быть с женой. А также попросила меня позвонить ее пажу Джону Тейлору сразу, как что-нибудь прояснится.

Мой лучший друг Роджер Глид захотел пойти со мной, и мы побежали к больнице. Лил дождь, и когда мы наконец добрались до нее, то вымокли до нитки. С трех часов дня до шести утра я просидел рядом с Марией.

22 мая 1985 года я стал свидетелем того, как на свет, громко крича, появился Александр Пол Баррел. Рождение твоего ребенка — самое удивительное зрелище на свете. С этим ничто не сравнится. Я вышел в коридор, где меня все еще ждал Роджер. Я вспомнил о просьбе королевы, и, позвонив Роберту Тейлору, сообщил ему радостную новость Именно королева, а не мои мама, папа или братья, первой узнала об этом событии.

Франсис Симпсон и Гарольд Браун, экономка и дворецкий принца и принцессы Уэльских в Кенсингтонском дворце, приехали с букетом цветов, пеной для ванны и запиской: «Какая вы умница! С любовью от Дианы, Уильяма и Гарри».

Заголовок в «Санди Миррор» был не таким удачным: «Королевский ребенок Марии», зато журналист Брайан Робертс окрестил Александра «новым королевским ребенком».

Королеву эти заголовки забавляли так же, как и нас, и ей очень хотелось посмотреть на нашего первенца. Не всех младенцев семи дней отроду Ее Величество удостаивает аудиенции в гостиной своего дворца. Мама с малышом и гордый папа стояли перед королевой, на которой были черные сапоги для верховой езды — я вчера лично их начистил — а также брюки и рубашка с длинными рукавами. Она только что скакала на Бирманце по саду. 364 дня в году Бирманец был обычной полицейской лошадью, но на один день он становился конем королевы и участвовал в официальном параде в честь ее дня рождения. Сегодня она снова привыкала к своему старому другу.

Мария сделал реверанс. Я поклонился. Александр спал сладким сном, и не подозревая о знаменательном событии, центром которого он в тот миг являлся. «Благодарим вас, что захотели нас повидать, Ваше Величество», — сказал я.

Королева, улыбнувшись, подошла к маленькому свертку на руках у Марии. «Какие крохотные пальчики», — сказала она и погладила крепко стиснутый кулачок Александра. «Я хочу тебе кое-что подарить», — добавила она, вытаскивая из ящика стола коробку — «Это для Александра».

Мария открыла коробку. В ней оказались две вязаные кофточки, аккуратно завернутые в бумагу. Аудиенция длилась всего пять минут, но для обоих родителей это было волнующее, незабываемое событие. Когда мы уходили, всю торжественность момента испортил какой-то слуга, который, пройдя мимо, съязвил: «Мог бы и галстук надеть».

* * *

Мы переехали с верхнего этажа, на котором жила прислуга, в чудесную квартиру с двумя спальнями над Королевскими конюшнями, которые располагались в саду, к юго-западу от Букингем Пэлес-роуд. Мария перестала работать у герцога Эдинбургского и занялась нашим маленьким сыном. Нашими соседями были Роджер и Роуз Глиды, и мы зажили счастливо. Наши квартиры располагались на втором этаже, над высокими арками, под которыми стояло несколько «роллс-ройсов» и находились конюшни с тридцатью пятью лошадьми — они возили королевские кареты. В центре стояла восхитительная Золотая карета для коронаций.

Королевские конюшни, как и дворец, построены в форме буквы П. Заведует ими Королевский конюший. Он следит за всеми видами королевского транспорта.

По утрам принцесса Диана часто заходила в «Ройял мьюз» после плавания. Через неделю после рождения Александра она купила нашему сыну теплую вязаную распашонку. Она болтала с Марией, пила кофе и с хихиканьем шарила по шкафчикам в поисках шоколадного печенья.

Королева знала, когда Диана приезжает с плавания. Когда ее машина въезжала во двор, королева слышала шорох гравия под окном своей гостиной. Поэтому принцессе сначала приходилось заходить к своей свекрови. Приехав с плавания, Диана сразу же отправлялась к королеве. Выходя из ее апартаментов, принцесса спрашивала меня: «Ничего, если я сейчас зайду к Марии?» Потом она садилась в машину, выезжала из ворот, объезжала памятник королеве Виктории и ехала по Букингем Пэлес-роуд к Королевским конюшням. А я в это время звонил Марии: «Радость моя, приберись в квартире, сейчас к тебе приедет принцесса».

Когда Диана впервые приехала взглянуть на Александра, у нас гостили моя мать и мать Марии. Принцесса никогда не стучала, а просто входила, весело здороваясь. Когда Мария представила ей обеих бабушек, те не знали, куда деться от смущения. «Ой, какой красавчик!» — воскликнула принцесса, когда они с Марией склонились над переносной кроваткой, в которой лежал наш сын. Когда они оглянулись, бабушек Баррел и Косгроув в комнате уже не было — они вышли на балкон. Мария спросила свою маму, почему они стоят на балконе. Она ответила, что им как-то неловко находиться в квартире вместе с принцессой Уэльской.

Но принцесса сразу же успокоила их: «Не стойте там на балконе, идите лучше сюда, давайте все вместе полюбуемся Александром».

Мария и принцесса стали добрыми соседками, и принцесса часто заходила к Марии, когда ее мужа и меня не было дома. Она сидела на диване и возилась с Александром. Всю весну, лето и осень 1986 года она постоянно говорила о том, как было бы чудесно, если бы мы с Марией стали работать у нее. Прошло уже пять лет с тех пор когда Диана предложила Марии стать ее камеристкой, а та была вынуждена отказаться.

«Я бы с радостью у вас работала, но Пол ни за что не уйдет от королевы. Он к ней очень привязан», — говорила Мария. Принцесса поняла, что это существенная преграда, но решила не отступать. Неделя за неделей, попивая кофе и весело болтая, принцесса старалась убедить нас перейти к ней. «Как было бы здорово, если бы вы с Полом работали в Хайгроуве!» — прозрачно намекала она.

Постепенно Мария сдавалась. Сама будучи матерью, Диана знала слабое место Марии. Поэтому она делала упор на преимуществах загородной жизни. Там у нас будет свой коттедж, а не квартирка на втором этаже, собственный садик, где будет гулять Александр, которого в Лондоне обычно водили в Сент-Джеймсский парк, и даже маленькая игровая площадка. Она рисовала картину идиллической жизни, и Мария поддалась очарованию.

Постепенно моя жена все серьезнее подумывала о том, чтобы пойти работать к Диане, а я даже не подозревал об этом. Когда я уезжал куда-то с королевой или отправлялся на выходные в Виндзор, Мария, оставшись одна с Александром, начинала осознавать, что, если бы мы переехали в Хайгроув, муж бы всегда был с ней. Мне не надо будет больше ездить по свету с королевской семьей или срываться на выходные, на Рождество я не поеду в Виндзорский замок и не буду больше плавать на королевской яхте.

1986 год подходил к концу. Мария стала поддакивать принцессе. В Хайгроуве нам всем будет намного лучше. А у принцессы появятся хорошие друзья среди прислуги.

«Предоставьте это мне. Я попытаюсь его уговорить», — сказала Мария.

23 июля 1986 года Сара Фергюсон обвенчалась с принцем Эндрю в Вестминстерском аббатстве, и теперь они именовались «Их Королевские Высочества Герцог и Герцогиня Йоркские». Это произошло за неделю до пятой годовщины свадьбы принца и принцессы Уэльских.

На этот раз остаться во дворце с собаками и ожидать, когда начнется свадебный завтрак, пришлось Полу Уайбрю, а я стоял на запятках прекрасного золоченого ландо 1902 года изготовления, в котором сидели королева и принц Филипп.

В прошлый раз я ехал на запятках похожей кареты в 1980 году, в карете тогда сидели королева, принц Филипп, принц Эндрю и принц Эдвард. Они направлялись в собор Святого Павла на службу благодарения в честь дня рождения королевы-матери — ей исполнилось восемьдесят. Народу на улицах было не так много, как во время свадьбы Сары Фергюсон и принца Эндрю, но все же на Мэл было многолюдно. Ярко светило солнце. Я смотрел прямо перед собой, вытянувшись в струнку, а королева в это время по традиции махала рукой собравшимся. Мы подъезжали к арке Адмиралтейства, возле которой карета должна была резко свернуть направо, к Уайтхоллу. Я всегда волновался, когда мне предстояло запускать тормозной механизм. Притормаживать приходилось даже на небольшом склоне — чтобы карета не врезалась в лошадей. Слава богу, мне всегда удавалось сделать это вовремя.

Я не пошел на венчание: мне, как слуге, который уже давно работает во дворце, прислали приглашение с позолоченными краями от лорда-гофмейстера. Я мог сидеть среди сотен других людей в Вестминстерском аббатстве, а мог стоять на запятках королевской кареты. Конечно же, я выбрал второе и, как потом оказалось, правильно сделал: я в последний раз проехал на запятках королевской кареты по Лондону. В то время как я ехал по улицам, Мария заняла свое место среди гостей в Вестминстерском аббатстве, и на ней была шляпка, которую дала ей герцогиня Глостерская.

Сара Фергюсон переехала в Букингемский дворец за несколько месяцев до венчания. У леди Дианы Спенсер были отдельные апартаменты еще до свадьбы, а Саре Фергюсон пришлось жить в одних апартаментах с принцем Эндрю — в этих апартаментах на третьем этаже принц и принцесса Уэльские жили какое-то время после свадьбы. Герцогиня не страдала от одиночества, как Диана, — она была девушкой веселой, энергичной и сразу окружила себя людьми. Прислуга считала принцессу Диану одиночкой, которая старалась подружиться со слугами, а герцогиню — леди, которая все время проводит с равными себе, развлекает своих друзей и постоянно устраивает вечеринки.

Они с принцем Эндрю заказывали обеды из пяти блюд, и те, кто работал на кухне, поражались их роскоши. Запросы королевы и то были скромнее. В результате прислуга невзлюбила герцогиню.

«Королева, по крайней мере, ест в одно и то же время. А эти двое могут заказать ужин в любое время после десяти вечера, и мы трудимся не покладая рук, чтобы угодить им», — простонал один из поваров. С начала 1982 года герцогиня часто обедала с принцессой Дианой, и вскоре они стали хорошими подругами. Они называли себя «виндзорскими кумушками». Они вместе обсуждали суровых мужчин в серых костюмах, которые жили во дворце: «наш внутренний враг», говорили они. Поскольку принцесса раньше вышла замуж, она теперь могла рассказать герцогине, что здесь можно делать, а чего нельзя, каким людям следует доверять, а каким нет, и кого надо опасаться. Последних оказалось не так мало.

Герцогиня, как и принцесса, хотела, чтобы ее любила и уважала свекровь, королева. Накануне свадьбы принцу Эндрю был дарован титул герцога Йоркского. Для королевы это было особенным событием — ведь этот титул долгое время ассоциировался с ее отцом, королем Георгом VI.

Сара Фергюсон не совсем верно поняла суть происходящего. Королева не даровала ей титул герцогини — она сделала герцогом принца Эндрю, а Сара как его жена, соответственно, должна была стать герцогиней. Конечно всего лишь доказывает, какими дотошными были правила во дворце, но люди в серых костюмах сразу же воспользовались ошибкой герцогини, когда она написала королеве письмо, в котором благодарила королеву за оказанную ей честь. Герцогиня просто хотела отдать дань вежливости, но как она вскоре поняла, во дворце с самого начала были люди которые подмечали каждую ее оплошность, чтобы потом использовать против нее. Герцогиня принесла во дворец глоток свежего воздуха, но он тут же смешался с холодом, которым ее обдали некоторые обитатели дворца, и она забеспокоилась. Один аристократ назвал ее «ужасно вульгарной», в какой-то газете ее окрестили «герцогиня из народа». Сара Фергюсон поняла, что жизнь в королевских кругах может быть несладкой.

Она не могла завоевать уважение даже среди прислуги. В Букингемском дворце к герцогине относились не очень хорошо как слуги, так и господа. Ее как будто вознамерились выжить из дворца. Судя по всему, ее единственными союзниками были королева, принц и принцесса Уэльские и, разумеется, принц Эндрю.

Однажды она, как всегда, веселая и радостная, шла по главному холлу ко входной двери в Балморале. Стук ее каблуков по мраморному полу эхом разносился по холлу. В это время мимо шел какой-то слуга, который сказал: «Что нужно этой рыжей кобыле?». Эти слова были произнесены так громко, что она наверняка их услышала. Однако герцогиня не перестала улыбаться. Она всегда улыбалась. По крайней мере, на людях.

Мария тоже была из тех, кто производил впечатление всем довольной женщины, хотя на самом деле это было не так. После того как она перестала работать на герцога Эдинбургского, Мария начала скучать по своей службе. Нашему сыну было уже два года, и Марии стало неуютно в квартирке над Конюшнями. Она все чаще мечтала о том, как мы с ней станем работать у принца и принцессы Уэльских.

Однажды вечером, когда я вернулся домой, она наконец подняла эту тему: «Здесь не так-то просто справляться одной, а тебя все время нет. Надо подумать о нашем будущем, любимый». Александру негде было играть. Если мы захотим завести второго ребенка, то ему просто не хватит места в нашей квартире. Она с трудом поднималась по лестнице и с одной коляской, что уж говорить про две. За городом нам было бы значительно лучше, чем в Лондоне. Она просто хотела быть счастливой. Все это Мария привела мне в качестве подтверждения своей основной мысли. «У нас обоих есть возможность переехать и начать работать у принца и принцессы Уэльских, начать новую жизнь. Ты станешь дворецким, а я горничной», — добавила она.

«Нет. Я от королевы ни за что не уйду», — ответил я. В последующие вечера она снова заводила разговор о переезде, и в конце концов наш спор зашел в тупик. Но все же я стал задумываться о том, что Мария несчастна. У меня были обязанности по отношению к королеве. Она была персоной номер один в стране, и я даже помыслить не мог о том, что могу перейти работать к персоне номер два. Это был бы шаг назад по карьерной лестнице. К тому же я был лакеем и понятия не имел, что такое — быть дворецким. И потом, я больше не смог бы путешествовать по миру и всю оставшуюся жизнь провел бы в этом поместье. Это было лишено смысла,

«Мария, ради чего мне отказываться от самой лучшей в мире работы?» — спросил я свою жену. «Ради своей семьи», — ответила она.

В этом заключается минус службы во дворце: ты вынужден находиться там часами, и у тебя почти не остается времени на тех, кого ты любишь.

Мария заявила, что переезд в Хайгроув благотворно скажется на всей семье. Она сказала, что они с принцессой подруги и уже давно обсуждают это.

Обсуждают? «Что значит — давно?» — спросил я. «Мы мечтаем об этом уже около года, — сказала она. — Любимый, я прошу тебя только об одном — чтобы ты поехал и взглянул, как там обстоят дела. Поезжай и посмотри. Ради меня», — добавила она.

И я сдался. Мария обо всем рассказала Диане, и мы договорились о тайной поездке в Хайгроув. Летним днем Гарольд Браун, дворецкий принца и принцессы Уэльских в Кенсингтонском дворце, повез меня по трассе М4 в графство Глостер, чтобы я посмотрел на поместье, земли и коттедж для прислуги. Поскольку я приехал в Хайгроув в будний день, принца и принцессы в поместье не было. Гарольд провел меня по особняку — по всем комнатам. Какой прекрасный особняк и восхитительный сад! Это поместье напомнило мне еще одну резиденцию в Глостере — Гэткомб Парк, в котором жили принцесса Анна и капитан Марк Филлипс, и куда первый среди слуг друг Дианы и «поставщик» биг-маков, Марк Симпсон, устроился дворецким. Из окон огромных светлых комнат открывались живописные виды на окрестности, а тишина и спокойствие были так не похожи на суету и спешку Лондона. До меня доносились блеянье овец и мычание коров с полей, а не автомобильные гудки и сирены с улицы Мэл. Я представил, как здесь будут подрастать Александр и второй наш ребенок. Чувство свободы и покоя победило во мне все сомнения.

Потом Гарольд отвез меня в Клоуз Фарм, посмотреть на наш будущий коттедж, который располагался в полумиле от поместья. Я пал духом. Это был обветшавший, облицованный штукатуркой с каменной крошкой дом на две семьи, в котором, судя по всему, уже много лет никто не жил. Стекла были выбиты, краска облупилась, стены потрескались, а сад так зарос, что превратился в джунгли. Он был совершенно заброшенным. Этот дом надо было снести, а не переезжать в него.

«Не переживай, принц собирается отремонтировать его для вас», — заверил меня Гарольд.

Но я даже представить не мог, каких масштабов ремонт необходим, чтобы мы могли здесь поселиться. Неужели мне придется покинуть великолепие Букингемского дворца и нашу уютную квартиру ради этой развалюхи?

Вернувшись домой, я рассказал о своих страхах Марии. Но ей было так плохо в нашей лондонской квартире, что я с таким же успехом мог сказать ей, что нас собираются поселить в палатке, — она все равно бы нашла в этом плюсы. «Мы сделаем из него уютный, красивый дом», — сказала она.

Когда я был во дворце и смотрел на королеву, я думал о том, что она самая лучшая в мире начальница. Когда я был в нашей квартире и смотрел на Марию, я понимал, что не в силах видеть ее такой несчастной.

Я представлял себе, как буду работать у принца Чарльза, который слыл человеком привередливым и требовательным, тогда как королева была покладистой и спокойной. Я представлял, как Мария работает у принцессы Дианы и как принцесса дружелюбна и проста в обращении. Я смотрел на Александра и думал, что будет лучше, если он вырастет за городом, а не в Лондоне. Я понимал, что забота о семье должна быть превыше всего.

Даже когда я в конце концов решился на переезд и сказал об этом Марии, я был все еще не уверен, что поступаю правильно. Я собирался уйти с хорошей, престижной работы в неизвестность. Обычно слуги не бросают работу у королевы и не уходят на службу к другим членам королевской семьи. Мною двигал скорее инстинкт, а не разум.

«Ты что, с ума сошел?» — спросил Пол Уайбрю, когда я рассказал ему обо всем. Он поверить не мог, что я собираюсь уйти из Букингемского дворца, и попросил меня еще раз все обдумать. Но я был совсем в другом положении, чем он: у него не было жены, и он мог решать за себя одного. А мне нужно было заботиться о семье. Я уже все решил. И теперь думал только о том, как сказать об этом королеве.

Стоял июнь 1987 года. Принц Чарльз сидел в плетеном кресле в королевской ложе на ипподроме в Эпсоме и занимался своей корреспонденцией. Королева, герцог Эдинбургский, принцесса Александра, принцесса Кентская и другие сидели неподалеку и пили легкие напитки. Я спросил принца, не желает ли он чего-нибудь выпить. Он, как обычно, попросил принести лимонный напиток. Когда я вернулся с бокалом, принц наклонился вперед и прошептал: «Принцесса сказала мне, что вы собираетесь перейти работать к нам».

Другие оживленно беседовали о чем-то и явно не услышали, что он сказал. «Пожалуйста, Ваше Королевское Высочество, не рассказывайте ничего королеве. Я ей еще не говорил, и хотел бы сообщить лично», — попросил я.

Королева в своем зеленом килте («Охотящийся Стюарт») и кардигане, стояла спиной к камину в гостиной на первом этаже Крейгован Хаус. На выходные она часто приезжала в этот небольшой каменный дом, который находился возле поля для гольфа на территории поместья Балморал. В нем она останавливалась, когда ее двор не приезжал в замок. Королева только что вернулась с прогулки. Ее собаки развалились на клетчатом ковре. После нашего разговора с принцем прошло две недели.

— Можно с вами поговорить, Ваше Величество? Это займет всего несколько минут, — спросил я.

Королева улыбнулась.

— Даже не знаю, как начать, — сказал я и начал сбивчиво объяснять ей, в чем дело.

Я посмотрел на нее, и мне очень захотелось побежать к Марии и сообщить, что я передумал.

— В чем дело, Пол? — спросила королева.

— Мне очень тяжело говорить об этом, — с дрожью в голосе сказал я, смутившись оттого, что королева выжидающе смотрит на меня.

Я служил у нее уже десять лет, и за все это время мне никогда еще не было так тяжело.

— Я долго думал о своем будущем — ради Марии и Александра… — королева по-прежнему улыбалась. — Поверьте, мне нелегко далось это решение…

Она могла бы уже два раза выгулять собак за то время, пока я пытался перейти к сути. Судя по всему, мне не удалось поразить ее решимостью и уверенностью в себе. Наконец я сказал:

— …но я договорился принцем и принцессой Уэльскими, что перейду работать к ним.

— Пол, — сказала королева, — не нужно мне ни о чем говорить. Чарльз мне уже обо всем рассказал.

Она понимала, что я очень расстроен, и решила меня немного подбодрить.

— Ты посмотри на это с другой стороны. Ты ведь не уходишь от меня. Ты просто переходишь к другим членам королевской семьи. Чарльзу и Диане нужны такие, как ты. Однажды я умру, тогда они станут королем и королевой, и ты вернешься во дворец, — сказала она.

А когда я повернулся, чтобы уйти, она добавила:

— Как бы то ни было, Пол, ты уходишь ради самого дорого, что есть на свете, — ради своей семьи, и я тебя понимаю.

— Ваше Величество, спасибо за то, что поняли меня, — сказал я.

С конца июня до начала августа я исполнял свои обычные обязанности. Королева больше ни словом не обмолвилась о моем уходе. Эти два месяца рядом со мной работал еще один лакей — он должен был занять мое место и работать в паре с Полом Уайбрю.

Однажды, когда я был на работе, леди Сьюзан Хасси, придворная дама королевы, попросила, чтобы я зашел в гостиную для придворных дам, которая располагалась на третьем этаже. Мне всегда нравилась леди Сьюзан, жена главы Би-би-си Мармадьюка Хасси, она нравилась и королеве. Леди Сьюзан была честной, решительной женщиной, чье мнение все уважали. В отличие от многих других во дворце, с ней было легко иметь дело, она не была высокомерной и надутой.

Когда я вошел, она сидела за столом и подписывала письма Она сказала, что слышала, будто я собираюсь уйти от королевы, и спросила: «Ты думаешь, что принял правильное решение? Не знаю, известно ли тебе, но там, куда ты переезжаешь, не все так, как оно выглядит».

Сьюзан, конечно, старалась выражаться корректно, но среди слуг уже давно поговаривали о том, что в семье у принца и принцессы «не все ладно». Конечно, это были только слухи, но вот придворная дама королевы ясно намекнула на эти обстоятельства, по-дружески предупредив о возможных проблемах. Леди Сьюзан прекрасно знала, как обстоят дела у принца Чарльза и принцессы Дианы: принц Чарльз доверял ей, так что ее сведения были самыми что ни на есть точными. Я снова повторил, что хочу переехать за город ради своей семьи. Я сообщил леди Сьюзан, что это решение далось мне очень нелегко, но теперь уже нет пути назад. Она отвечала с подлинной заботой, напомнила, как меня любит королева, и пожелала мне всего самого лучшего.

В начале августа 1987 года, в последний день моего пребывания во дворце, королева должна была взойти на борт королевской яхты «Британия» и отправиться к Гебридским островам. В тот день я все делал в последний раз: в последний раз подал завтрак, в последний раз погулял с собаками, в последний раз прошел по коридору к апартаментам королевы в Букингемском дворце, в последний раз сказал: «Что-нибудь еще, Ваше Величество?» И не переставал думать: «Как она со мной попрощается?»

Королева позвонила в колокольчик в гостиной и попросила меня погулять с собаками. Она сказала это так, будто сегодня был самый обычный день. Когда я вернулся, ее уже ждал «роллс-ройс», чтобы отвести в Портсмут, где ей предстояло взойти на борт «Британии». Моей последней обязанностью было проводить королеву до машины, поэтому я стоял у входа в сад и ждал. Она и леди Сьюзан Хасси сели в машину, я накрыл им колени пледом. Потом захлопнул дверцу и встал рядом с машиной. Я смотрел на королеву надежде привлечь ее внимание. Она ничего не сказала о моем «последнем дне», так, может, хоть сейчас она помашет мне рукой или улыбнется. Но королева на миг опустила глаза, потом вскинула голову и стала смотреть прямо перед собой. Машина поехала.

Некоторое время спустя я снова встретился с леди Сьюзан Хасси.

— Вы не знаете, почему королева со мной не попрощалась?

— Она не смогла, Пол, — ответила леди Сьюзан. — Она не смогла даже взглянуть на тебя. Королеве тоже нелегко было с тобой расставаться.

Королева не должна показывать эмоции на публике.