"Петр Шамшур. Трибунальцы " - читать интересную книгу автора

сделать друг другу больше дырок и порезов. Если связать вместе все нити,
которыми я зашивал раны, один конец можно забросить на Луну...
Доктор ворчит, снимая с моей головы повязку. Я сижу на кровати в номере
гостиницы, и мне весело. Руки и ноги двигаются, все вижу, слышу и понимаю.
Удачно выскочил из темноты!
- Я вам отлично зашил щеку, молодой человек. На память останется лишь
маленький шрамик. Немецкие студенты гордятся такими отметками. Но имейте в
виду: сверни пуля на пару миллиметров влево, и... Скажите откровенно: вы не
молились богу перед схваткой?
Хорошо, что Куликова нет в номере, он бы запомнил вопросик доктора.
Ведь под утро, когда меня привезли в гостиницу после перевязки, я рассказал
Александру Лукичу о "молебствии" перед иконами.
- Скорей бы вы убрались из Надеждинска, молодой человек. Каждую ночь
представления устраиваете. И ваш покорный слуга - непременный участник
феерических зрелищ. Вот так... Бинт я накладывать не буду, а приклею на щеку
пластырь - будет представительней. Это вам взятка за склад почтмейстера.
Ведь из Чека все продовольствие передали в нашу больницу. Сахар мы сбережем
к Первому мая, а бульоном сразу же оделяем всех больных, в том числе и вас,
Кушать можете все, целоваться же не рекомендую: шов разойдется. Одна
красивая женщина рыдала над вашим бездыханным телом, поэтому вопрос о
поцелуях поднят не случайно.
Вздрагиваю и поспешно набрасываю на голые ноги одеяло. Только Ниночка
могла меня видеть этой ночью в гостинице.
- Приглядитесь к шрамам на ее румяной щеке, - невозмутимо продолжает
доктор. - Время у вас будет. Моя ювелирная работа, горжусь ею. Вам тоже
повезло. Нуте-с! Ложитесь лицом вниз. У вас кровоподтеки на спине и немного
ниже. Такие ранения на войне не признаются геройскими. Не будем их отмечать
в больничном листе. Просто помажем йодом и посоветуем садиться на краешек
стула. Все! Можете принимать гостей. А я покурю и отправлюсь в другой филиал
больницы - в тюрьму.
Доктор закрывает свой старый саквояж, садится в кресло и начинает
свертывать большую цигарку. Вздрагивают его сухие желтые пальцы, просыпается
махорка. Трудно поверить, что эти костлявые старческие руки были такими
нежными, когда касались раны. Хмурится и сопит старик Серебряная щетина
выступила на щеках, глаза покраснели и слезятся. Вторую ночь мы не даем
спать доктору. А ведь он стар, очень стар.
- Вы устали, доктор. Вам надо прилечь, отдохнуть.
- Смотрите! Меня жалеет несгибаемый трибуналец. Это что-то новое в
вашем отношении к медицине. Благодарю за сочувствие, но в отдыхе пока не
нуждаюсь. Устает тот, кто выполняет противную его душе работу. Заставьте
меня кидать бомбы, так я немедленно выйду из строя.
Доктор пускает к потолку тоненькую струйку дыма, поворачивается ко мне.
- Корнет Войцеховский стал вашим злейшим врагом. Вы изуродовали ему
ухо, молодой человек. Слезно просит меня помочь. А что я могу сделать?
Объявить в приказе по больнице выговор меткому стрелку? Так-то!
Мироныч сказал мне утром, что во время облавы был убит хорунжий, ранены
два чекиста да у Куликова разбиты очки. Оказывается, задела пуля и гусарика.
Пусть остаток жизни походит с изувеченным ухом. Но как мне теперь вести
допросы Войцеховского? Смогу ли я спокойно говорить с ним?
Доктор встает, медленно надевает высокую меховую шапку. Вдруг на