"Валерий Шамшурин. Каленая соль (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

- Лжа! Ужель можно без царя? За что же их бог наказал?
- Нашли диво! А в аглицких землях баба правит.
- Будя народ-то потешати! Право, охальники вы, мужики!..
Уже недолго оставалось до полудня, а сигнала о появлении тушинцев все не
было, хотя скрытно рыскавшие по дальним перелескам вершники донесли
Алябьеву, что враг на подходе: "Гуртом, ровно стадо, тянутся". Эта весть
несколько успокоила одолеваемого сомнениями воеводу. Войско он выстроил
верно.
Съехавшись в окруженной заиндевелыми березками ложбине, Алябьев вместо со
своими помощниками Яковом Прокудиным и Федором Левашевым, а также с
шереметевскими головами Андреем Микулиным и Богданом Износковым
обговаривали ход сражения. Ласково тормоша гриву всхрапывающего жеребца и
нетерпеливо ерзая в седле, розовощекий, с кудрявой русой бородкой и
озорными глазами Левашев под конец этого тяготившего его длинными
пересудами и уточнениями совета вдруг объявил:
- А по мне лучше бы в крепости ждать. Пущай сунутся - мамаевой ордой не
одолеют. Да и нам теплее за стенами-то. Алябьев осуждающе посмотрел на
него.
- Тогда уж, Федор Васильич, на горячую печь немедля правь! Можем ли мы
посад на разорение оставить? Иной оборот - людей бы нехватка, а то, чай, у
нас за две тыщи тут.
Осанистый и строгий по натуре начальник нижегородских стрельцов Прокудин
покачал головой.
- Эк хватил, Федор! Неужто мы впустую совет держали?
Микулин с Износковым даже не сочли нужным вставить свое слово. Здравые
рассуждения опытного Алябьева о действиях ратников вполне убедили их, тем
более что на их конников, как и под Балахной, воевода надеялся больше
всего и ставил их выше нижегородского наспех собранного войска. Будь
по-иному, Микулин с Износковым сразу бы дали понять, с кем нижегородцы
имеют дело. И не только Левашев, слова которого нельзя было принять
всерьез, но даже и сам Алябьев им не указ, вздумай он пойти наперекор их
желанию. Воевода тоже чувствовал это: не напирал и назначил им особую
задачу, от чего и зависел весь успех.
Не просто было в ту пору добиться единодушия среди ратников, не проще, а,
пожалуй, еще тяжелее было установить согласие между начальными людьми:
каждый, потеряв опору в непрочной царской власти, искал праведности только
для себя, дотошливо подсчитывая свои обиды и заслуги. Где еще такое было,
чтобы дворяне легко смыкались с крестьянскими буянами, шли за смутьянным
вожаком Болотниковым и так же лепко потом возвращались под милостивую
царскую руку?
Алябьев, убежденный недавними доводами Репнина, не разделял и не
поддерживал раскольных разговоров и поступков, все его мысли теперь были
обращены к повседневным заботам служаки-воина, и слабо подтянутая подпруга
на лошади беспокоила его больше, чем все досужие тревоги. Вот почему перед
сражением он хотел только одного: полной единой готовности к отпору. А то,
что при успехе не ему достанутся самые великие почести, дело не самое
важное, как и то, что при неудаче всю вину придется брать на себя. Главное
- по совести исполнить свой долг.