"Валерий Шамшурин. Каленая соль (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

- Куды им подеватися: добытчики своего не упустят! В лесу, чай. Самая пора
для них вдосталь дровами запастися для варни. В лесу и пребывают, от
всякого лиха в стороне. Смута их не касаема...
В словах сестры Кузьме послышался укор, словно она винила братьев за
безучастие ко всему, опричь своего промысла. А ведь братья, поставив себе
новые хоромы, отказали ей отцовский дом, не обошли заботой. Неустанно бы
благодарить должна, однако вот оставили же ее без защиты в такую злую
пору, когда она оказалась одна, и Дарья, верно, была обижена на них.
- Со двора не выхожу,- продолжала она. - Шумят, палят кругом. Так бы и
затворилася в погребице. Что деется - не разумею. И Фотинку пытаюся
удержать, а он, бес, все наружу рвется, отца искать норовит. Бычище
бычищем, осьмнадцатый год, а в полный разум-то не вошел. Женить бы его...
Ты-то, братка, к нам с какой оказией?
- С войском я тут. При обозе, при кормах поставлен.
- Никак не уймутся наши. Ай поделом им! Но и суди сам, тяжкое настало
житье. Промысел бросили, варни пустеют. Мыкаются мужики, а тут на них
побор за побором...
Дарья говорила и говорила, а перед глазами Кузьмы мерцали, колебались
огоньки свечей. И мнилось: мелькают тяжелые бадьи с густым едучим
раствором, скрипят ржавые, залепленные соляной сыпью цепи на колодезных
воротах, и стекает по краям прочерневших колод жижа, которая
выплескивается из бадей. Одна за другой виделись продымленные, душные
клети-варницы, где над огромными закопченными цренами с кипящим рассолом
густо клубятся испарения, и работный люд в таких же прожженных зипунишках
и шубейках, как у недавно спорившего рыжего старичонки, суетится у огня,
поправляя горящие плахи и задыхаясь от ядовитого смрада и дыма. Виделся
ему среди варщиков и его отец, с измазанным озабоченным лицом, большими, в
язвах хваткими руками, успевавшими все делать ловко и сноровисто. Адом
отец называл свою работу, адом виделась она и Кузьме с малых лет.
- Да что ж я! - вдруг всплеснула руками Дарья.- Все толкую да толкую. А ты
и не ешь ничего.
- Нет ли у тебя, сестрица, каленой соли, - попросил Кузьма. - Зело ее
маманя любила...
- Как не бывати! Вон в солонке-то. В страстной четверг нажжена.
Кузьма взял щепоть, круто посолил краюху, откусил - прижмурился, как в
детстве. Не зря каленая соль считалась лакомством.
Готовили ее из обычной, заворачивая в тряпицу, смоченную квасной гущей, и
помещая в старый лапоток. Лапоток клали с краю на поленья в печь. После
обжига соль становилась черно-серой, пропадали в ней жгучая острота,
горечь и едкость. Никуда она особо не была годна, только на свежую краюху,
но, собираясь в дальнюю дорогу, русский человек обязательно совал в
котомку вместе с хлебом и коробушку с этой несравнимой ни с чем по вкусу
домашней солью.
Ответ душеньку,- наконец сказал Кузьма, дожевав кус.- Слаще сольцы
балахонской, сестренка, ничего нет. А уж у тебя она самая сладкая.
- Неужто уходить собрался? - догадалась сразу сникшая Дарья.
- Не моя воля.
- Порасспрашивай, где будешь, о моем непутевом-то. Не вовсе же запропал.
Поусердствуй, порасспрашивай. Ежели бы не Фотинка, извелася бы я напрочь.
- Порасспрашиваю, - пообещал Кузьма, загодя жалея сестру за ее простоту и