"Александр Шаров. Загадка рукописи N 2 700" - читать интересную книгу автора

Luctus suturalis. Необычайны только размеры. Помнится, древогрызы не превышают
в длину пяти-шести миллиметров, а в этом был добрый сантиметр. И голова, -
какая огромная. И этот синий металлический отлив.

Я не заметил, как все разошлись. Будто впал в забытье. Очнувшись, я
подошел к стеклянной стене.

Машины и люди за звукопоглощающим стеклом скользили бесшумно, как
привидения. Козырек над подъездом был поднят крылом птицы. Из-под козырька
выглядывала полукруглая площадка, замощенная гранитными плитами. На площадке
показалась тень, и сразу вслед - невысокий человек в темно-синей, почти черной
морской форме, при кортике. Он поразил меня неестественной прямизной осанки и
тем, что шел он гусиным шагом, не сгибая колен и прямо ставя ступню; а
главное, еще чем-то, чего я не могу определить,

Видимо, его окликнули. Он, не останавливаясь, повернул голову: только
голову, плечи оставались прямыми, как на египетских фресках. Промелькнуло его
лицо. Оно было самое обычное, "без особых примет", но производило впечатление
"совершенно гладкого места", кажется, так выразился у Гоголя коллежский
асессор Ковалев, увидев после исчезновения носа свое отражение.

Удаляясь, фигура явственно меняла цвет, в ней появлялись красноватые тона.
Вспомнилось выражение металлургов "цвета побежалости", определяющее изменение
окраски металла при закалке - бегучее, почти неуловимое глазом.

Теперь казалось, что фигура - именно фигура, написать "человек" я не могу
- облачена не в морскую форму, а на ней нечто вроде судейской тоги или, может
быть, красная рубаха палача или сутана. "Сутана инквизитора" - промелькнуло в
сознании. Кортик тоже менялся, приобретая очертания топора.

Все это было явной галлюцинацией, бредом, вызванным усталостью и всем
происшедшим до того, и общим моим болезненным состоянием.

Но разумом отлично понимая нелепость подобного предположения,
подсознательно я не мог избавиться от ощущения, что это происходит наяву, что
передо мной промежуточные стадии продолжающегося метаморфоза.

Наконец фигура исчезла. Я с облегчением вздохнул. По улице вновь беззвучно
скользили троллейбусы, автобусы, машины, прохожие - обычные и милые.

... Рабочая группа распалась, оставив ноющую пустоту в сердце. Рукопись
перевезли из института снова в ларек Ивана Ивановича. Несколько раз я заходил
к Лухову. Иван Иванович встречал меня неприветливо, будто именно я был виновен
в случившемся. От него каждый раз пахло водочным перегаром. Ларек опустел.
Исчезли ступки, самовары, примус, даже колокол и замечательная икона
семнадцатого века строгановского письма "Богоматерь Печерская", которой старик
прежде так гордился. Было грязно. Паутина свисала с потолка. "Рукопись" при
моем появлении Иван Иванович закрывал газетой.

Раза два я заставал у Ивана Ивановича профессора Кущеева. Тот тоже почти