"Том Шарп. Дальний умысел (сатирический роман о литературе)" - читать интересную книгу автора

учебник жизни, и ее фальсификаторы это прекрасно понимают.
Что же до сатирика, то он, проникнув на кухню массовой литературы,
оказывается в мире назойливых мнимостей и пытается изничтожить их, порождая
ложные, издевательские подобия - пародии на ненастоящих людей и их
поддельные создания.
А пародии бывают смешные и не смешные. С этим, вероятно, никто и
спорить не станет. Однако само по себе это утверждение еще почти ничего не
значит; оно даже несколько обманчиво, есть в нем некая лукавая огульность.
Ведь осмеяние может быть своего рода признанием и искуплением, приглашением
в шутовской, скоморошеский хоровод-процессию: как известно, в
республиканском Риме встречали триумфаторов насмешками и дразнилками.
Есть такая встреча и у Шарпа: читатель, надо думать, убедится, что и
нынче в США, по древнеримскому обыкновению, триумф, безобразие и "паблисити"
- примерно одно и то же.
Если же пародия, напротив,- убийственное изобличение, то она должна
вызывать горькую, презрительную усмешку, причем объект пародии-изобличения
более или менее уничтожается, и на его месте возникает личина, за которое не
скрыто ничего, как за "Маской Красной Смерти" Эдгара По, или скрыта мертвая
иллюзия совести, как у того же "безумного Эдгара" в "Уильяме Уилсоне".
Есть такое страшноватое назначение у пародии; стирать с лица земли. Но,
увы, исполнив это назначение, она, пародия, либо становится попросту
ненужной ввиду исчезновения своего объекта, хотя он, может, и не совсем
исчез и не явился бы в другом облике!- либо подменяет его и сама на чужих
правах осваивается в жизни, постепенно напрочь теряя свои комические
свойства.
Такова, например, Тень у Ханса Кристиана Андерсена и у Евгения Шварца,
и, как это ни странно (но в общем-то легко объяснимо), Шварц, чувствительный
драматург XX века, пожалел свою гротесково спародированную действительность
и кое-как восстановил ее в первозданных правах; Андерсен же, сентиментальный
сказочник века XIX, беспощадно показал подмену жизни, то и дело
совершавшуюся на его глазах, и предсказал такие же подмены в будущем.
Словом, ирония - дело опасное, тем более убийственная ирония
отрицания. Ею, как опасной бритвой, недолго и порезаться, особенно если рука
дрожит - положим, даже и от праведного гнева. Недаром Некрасов, отнюдь не
обделенный способностями именно по части истребительной иронии, писал:
Я не люблю иронии твоей. Оставь ее отжившим и не жившим...
Стало быть, что же: прицельная, ироническая пародия с ее непременной
дьявольщинкой, по-разному очевидной и в "Докторе Фаусте" Т. Манна, и в
"Мастере и Маргарите" М. А. Булгакова (причем в виду здесь имеются не
столько воландовские, сколько евангельские главы) - вредна и плоха? Вовсе
нет: без нее даже и смех не в смех, а у "цветов невинного юмора" подчас
чересчур парфюмерный запах; просто шутки с нею плохи, и поэтому, как
говаривал Щедрин, "всякий человек да опасно ходит".
Иной читатель, пожалуй, наконец вскинется: ну, что это такое - Эдгар
По, Андерсен и Шварц, Некрасов, Томас Манн и почти обязательный сейчас
Булгаков, а теперь еще и Щедрин туда же? "Эва, скажут, наплел, собака!" (это
уже Зощенко). Но тем не менее раз уж мы наконец приблизились к тексту самого
сейчас популярного в Англии комического автора, придется еще помянуть
ярчайшего, щеголевато-виртуозного насмешника английской литературы XX веке
Ивлина Во, с которым Тома Шарпа нередко и пока не очень заслуженно, хотя и