"Александр Шавердян. Путь воина " - читать интересную книгу автора

произведении Александр Исаакович принимал, но все же он сказал со всей
ясностью, что теперь, как и в конце 30-х годов, в центре нашего внимания
будут стоять оперы Прокофьева, и именно оперы Прокофьева - тот высочайший
уровень, к достижению которого надо стремиться.
Большой интерес представляют статьи Александра Исааковича, посвященные
вопросам музыкальной критики. Особенно одна, которая называется "Права и
обязанности музыкального критика". Ну, там много полемики, которая теперь
уже не актуальна. Но все, что он писал о недопустимости безличности критики,
которой у нас было много и которой и сейчас много на страницах нашей печати,
о том, что критик должен выступать ответственно, не боясь высказывать свое
мнение, - все это сохранило в полной мере свою силу и теперь. [...]"
Примерно таким рисовался образ Александра Исааковича его внуку,
пишущему эти строки, когда апрельским вечером нынешнего года он шел на
аудиенцию к Тихону Николаевичу Хренникову.
Как ни прискорбно, но за 25 лет, минувших с того памятного Вечера, все
выступавшие на нем ушли в мир иной. Тихон Николаевич (думал внук) - один из
очень немногих, кто мог бы поделиться живым впечатленьем о тех временах, о
тех людях и, конечно, об Александре Исааковиче. Они ведь были знакомы
практически всю свою творческую жизнь (вплоть до смерти А. И.), их семьи
вместе претерпели лишения эвакуации, их связывала общая работа в Союзе
Композиторов... Да и вообще, воспоминанья великого человека - сами по себе
драгоценны.
Я не журналист. Скорее сочинитель. Для меня куда естественней и
интересней пожертвовать жизненной правдой во имя правды художественной, чем
докапываться до протокольных фактов. Возможно, поэтому я услышал от Тихона
Николаевича не вполне то, что он хотел сказать, тем более, что сказал он
совсем уж не то, что я ждал услышать.
Вот несколько выдержек из этого дилетантского "интервью". [2]
Т. Н.: ...Александр Исаакович был очень мягкий человек... не способен к
особенно острым взаимоотношениям с людьми. Он всегда старался - как мне
казалось тогда - избегать тех конфликтных ситуаций при оценках каких-то
сочинений, которые появлялись. Он всегда старался сгладить углы, найти
среднюю линию, наиболее разумную, наиболее для данной ситуации подходящую,
потому что он был очень разумный человек.
А. Ш.: А ведь время-то было безумное...
Т. Н.: Время было тяжелое. Но ведь дело не только в [этом]. Тяжелое...
Было и тяжелое, было и хорошее...
Моего прозрачного приглашения поговорить на тему "разумный человек и
безумное время" он как бы не услышал. Зато, переключив внимание на
любительскую фотографию, которую я разыскал в старом альбоме, стал
вспоминать о деятельности Союза Композиторов в начале 50-х годов.
Фотокарточка, действительно, представляла интерес и подтверждала слова
Тихона Николаевича - да, были светлые моменты и в безумные времена, и люди,
как всегда, ухитрялись быть счастливы. Среди группы отдыхающих в Доме
творчества в Рузе на левом фланге стояли рядом молодые, полные сил и планов
композитор Хренников и критик Шавердян. Казалось, они только что ходили по
боковой аллее, увлеченные беседой, их заметили и позвали - "фото на
память!". Вот так они и запечатлены в окружении музыкантов из разных
республик: настоящая семья народов, казавшаяся такой дружной и нерушимой.
Тихон Николаевич долго разглядывал снимок, видимо о многом вспоминая.