"Дмитрий Щербинин. Парящий" - читать интересную книгу автора

смирится со своим пленом, но по какому-то волшебству, и в раскрытую дверцу
вылететь не может. Ваня не вылетал еще и потому, что его почти наверняка
увидели бы с улицы, или же из окон соседнего дома, но это была
незначительная причина, главное же, что в квартире была его матушка, и в
любую минуту могла войти в его комнату. Он боялся причинить ей, такой уже
измученной, боль еще большую, а, вместе с тем, понимал и то, что, если бы не
было матушки, то улетел бы он куда-нибудь далеко-далеко прочь, и никогда бы
уже не возвращался. Однажды он собрался полетать ночью, но так ему страшно
стало, что сейчас вот измученная, бледная матушка войдет в его комнату, что
он поспешил вернуться, и как только улегся, она действительно приоткрыла
дверь, и долгое время простояла так недвижимая, бледная; смотрела на
любимого сына, и роняла безмолвные слезы... После этого Ваня поклялся себе,
что выдержит, не оставит своей клети до самого окончания болезни; до тех
пор, пока ему не будет позволено уйти гулять - и на поле, и в небо, и
часочек или два покружить там, - ах, какое же блаженство. Какая же тяжкая
мука, выдерживать все это столько дней...
И в эти дни, с особой, пронзительной яркостью выступил перед ним образ
Лены - той самой девушки, которую он страстно, до мучения любил все годы
своего обучения в институте, и к которой ни разу даже не посмел подойти....
Теперь он перебирал бессчетные груды записанных в тетради, сваленных в столе
стихотворений, и все они казались ему блеклыми, ничего не выражающими,
против истинных его чувств. Вот, например, одно из тех стихотворений:

- О, милый ангел, ты не знаешь,
Волшебный, сказочный полет,
Но ты о небе ведь мечтаешь,
Душа ведь к родине зовет!

И как тебе хочу открыть я
Все тайны неба, облаков,
До звезд бессчетных свята рая,
И до обители богов!

С каким же смехом лучезарным,
Ты в землю райскую войдешь,
И ветром, ветром благодатным,
Меня, мой ангел, обовьешь!..

Что ж - стихи эти сами по себе не плохие для начинающего поэта казались
Ване просто отвратительными; даже грязными и пошлыми, посягающими на святое
божество. Да разве же хоть в какой, хоть в малой степени передавалось в них
сказочное волшебство полета?! Разве же мог он простыми словами передать то,
что чувствовал к Лене; и каким в мгновенья наивысшего блаженства,
представлял он этот полет с нею...
Но прежде в нем было некое странное смирение - он видел Лену в институте,
видел по несколько минут; иногда перебрасывался бессмысленными (против
истины) фразами, но вот смог же прожить таким образом четыре последних года;
и, верно, прожил бы и последний, пятый курс, а потом бы со смиренными,
безмолвными слезами расстался, и страдал бы и вздыхал бы еще неведомо
сколько, даже и не думая, что она про его чувства ничего не знает, да и