"Дмитрий Щербинин. Темный город (Повесть)" - читать интересную книгу автора

воздух; ветер пронзительно, тяжело завывающий, какие-то дальние стоны -
хотелось молить к кому-то неведомому, могучему, чтобы он забрал его из этого
жуткого места. Но он чувствовал себя совершенно трезвым!
И тут Михаил приметил некое движение, раздался тихий, жалобный стон, и
тут же жалость, чувство почти уже забытое, прорезала его сердце. Он бросился
к этому движению, и вот уже подхватил девушку, такую бледную, такую легкую,
такую холодную, что она казалась уже мертвой. Он и не приметил ее вначале
потому, что она почти сливалась с заснеженной, промороженной землей. Он,
словно ребенка, подхватил ее на руки, и стал дуть в лицо, согревать своим
дыханием. Постепенно иней уже покрывавший ее ресницы оттаял, и сами ресницы
дрогнули, обнажили дивно красивые, теплые, но такие усталые глаза.
Некоторое время она беззвучно шевелила губами, и только склонившись к ним
совсем близко, он смог расслышать тихий-тихий шепот:
- Кто ты?
- Миша. Михаил...
- Михаил... Михаил... Михаил...Я могла бы и не спрашивать, я знала, что
это ты... Хотя до сих пор и не знаю, кто ты на самом деле... Но теперь ты
совсем не такой, как в прежних моих видениях, ты такой светлый, такой
светлый, я никогда не видела такого светлого, такого прекрасный... Ты, как
мой папа... папа, которого я никогда не видела... Я не знаю, что говорю...
Или я уже умираю... Или я уже умерла...
- Нет. Не умерла. Я же не мертв.
- Но мне холодно. И я замерзаю. Засыпаю. Холодно. Холодно...
И тут Михаил увидел ее такой маленькой, такой хрупкой, что, казалось,
навались один из ревущих над головой порывов ветра, и разобьет ее в
мельчайший прах. Он еще раз огляделся по сторонам: жуткий лес - никогда еще
не видел ничего подобного - и в этом месте эта хрупкая, девушка... девочка.
Он испытывал к ней отеческие чувства; он, лишь за несколько мгновений до
этого впервые ее увидевший, теперь готов был отдать свою жизнь, лишь бы
только спасти ее хрупкую, прекрасную жизнь. И он, согревая ее своим
дыханием, зашептал:
- Ну, вот сейчас соберем мы хвороста, костер разведем...
Он осторожно уложил ее на землю, сам же, обмораживая ладони, отодрал от
земли несколько вмерзших от нее веток. Дрожащими, почти уже не гнущимися
пальцами пошарил в карман, и с облегчением нашел то, что и надеялся найти. В
одном - не открытая еще бутылка "Столичной", в другом, рядом со смятой
пачкой сигарет - коробок спичек. Пробку сбил, водкой полил дрова, поджег - с
жалобным треском взвились, затрепетали синие язычки. Подкладывал все новые и
новые ветви, и постепенно пламя разгоралось. Наконец, стало достаточно
тепло.
Эльга спала, и хотя отогрелась, лицо ее по прежнему отображало внутреннюю
муку, иногда губы ее шевелились, и склонявшийся над ней Михаил мог
расслышать, что она звала свою маму. Видя, какая она измученная, он не
решался ее разбудить, хотя, по правде, ему больше всего хотелось, чтобы она
рассказала ему и про это место, и про себя. Некоторое время он вглядывался в
ее черты и находился в них что-то неуловимо знакомое, что-то самое
прекрасное, что он когда-либо знал, но что это, он никак не мог вспомнить.
Долго он в нее вглядывался, а потом повалил снег. Вместе с воющим ветрилом
он стремительно несся под острым углом к земле. Костер выгнулся, почти
прильнул к земле, зашипел, затрещал, стал гаснуть. Михаилу вновь пришлось