"Полуночное солнце" - читать интересную книгу автора (Майер Стефени)1. С первого взглядаВ это время суток я жалею, что неспособен спать. Старшая школа. Или, может быть, лучше назвать её чистилищем? Наверно, эти мучения в школе посланы мне в наказание за грехи. Самым изматывающим страданием была скука, а здесь каждый день был монотонным повторением предыдущего. Мне кажется, у меня всё же была своеобразная манера спать — если считать сном инертное состояние между периодами активности. Я пялил глаза на трещины в штукатурке в дальнем углу столовой, высматривая в них разные фигуры, которых там на самом деле не было. Это помогало мне отвлечься от гула сотен голосов, клокочущих в моей голове, как бурный поток. Все они надоели мне до того, что я их попросту игнорировал. Всё, что только может прийти в человеческую голову, я уже слышал прежде, и не раз. Сегодня, например, все умы были поглощены одним и тем же малоинтересным событием: в нашем маленьком коллективе школьников ожидалось пополнение. Как мало надо, чтобы все переполошились. В мыслях каждого, кто сидел в столовой, я видел некое новое лицо в разных ракурсах. Всего лишь обычный человек. Девушка. Волнение из-за её приезда было вполне предсказуемо — так дети начинают прыгать до потолка при виде новой сверкающей игрушки. Половина этих баранов-мальчишек уже представляли себя влюблёнными в неё — и это всё только потому, что она была чем-то новым и незнакомым. Я постарался отключиться от их навязчивых фантазий. Только четыре голоса я блокирую из вежливости, а не из отвращения — голоса моей семьи: двух братьев и двух сестёр, которые привыкли к тому, что в моем присутствии не могло быть и речи о сохранении каких-либо секретов, и это их не беспокоило. Я уважал их личное пространство и пытался вмешиваться в него как можно меньше. Но как я ни старался, всё же я знал, о чём они думали. Мысли Розали, как обычно, были о себе самой. Она увидела своё отражение в чьих-то очках и теперь сидела и восхищалась своим совершенством. Сознание Розали напоминало мне мелкий заросший пруд, не таящий в себе ничего неожиданного. Эмметт всё ещё бесился из-за проигрыша в дружеском борцовском поединке с Джаспером прошлой ночью. Теперь требовалось всё его весьма ограниченное терпение, чтобы дождаться конца занятий и потребовать реванша. Я никогда не чувствовал вины за вторжение в мозг Эмметта, возможно, потому, что он из тех, у кого что на уме, то и на языке, а все свои замыслы он тут же претворяет в действия, не откладывая в долгий ящик. Наверно, я потому чувствовал себя виноватым, читая мысли моих родственников, что знал: есть вещи, которые они хотели бы скрыть от меня. Если мысли Розали были мелким прудом, то у Эмметта они были похожи на светлое озеро с кристально прозрачной водой. А Джаспер… мучился. Я подавил вздох. Это было всё равно, что позвать меня вслух. Хорошо, что в последнее время моё имя стало не слишком популярным: раньше меня страшно раздражало, что всякий раз, когда кто-то думал о каком-нибудь Эдварде, я автоматически оборачивался. Но сейчас я и бровью не повёл. Элис и я поднаторели в таких тайных разговорах, и окружающие зачастую даже не подозревали, что мы заняты безмолвной беседой. Я по-прежнему прилежно изучал трещины в штукатурке. Я лишь слегка скривил губы. Ничьего внимания это бы не привлекло: мало ли отчего я морщусь, может, просто от скуки. Ментальный голос Элис зазвенел тревогой, и я, не глядя на неё, понял, что она боковым зрением наблюдает за Джаспером. Вздохнув, я медленно повернул голову налево, как будто разглядывая кирпичную кладку стены, а потом обратно, направо, к трещинам на потолке. Только Элис поняла, что я покачал головой. Она расслабилась. Я сначала посмотрел в потолок прямо над головой, потом перевёл взгляд вниз, в пол. Хорошо, что мне не надо отвечать ей вслух. Что бы я сказал? "Всегда рад"? Какая там радость! Мне не доставляло удовольствия слушать терзания Джаспера. К чему такие эксперименты? Разве не было б честнее признать, что он, возможно, никогда не будет справляться со своей жаждой так же хорошо, как мы, прочие Каллены? Зачем ему лезть из кожи вон? Зачем играть с огнём? Прошло две недели с нашей последней охоты. Для всех, кроме Джаспера, этот период воздержания не был чересчур мучительным. Мы только иногда чувствовали себя немного неуютно — когда какой-нибудь человек подходил к нам слишком близко, или ветер дул в нашу сторону. Но люди, как правило, избегали нас. Их инстинкты подсказывали им то, чего они не могли охватить рассудком: мы опасны. И только Джаспер был сейчас как бомба с взведённым часовым механизмом. В этот момент невысокая девушка остановилась у соседнего стола поболтать с приятелем. Она запустила пальцы в свои короткие, песочного цвета волосы и взъерошила их. Калориферы понесли её аромат прямо на нас. Мой организм выказал свою обычную реакцию на на запах людей: сухая боль зажглась в горле, в животе заныло, мышцы рефлекторно напряглись, рот наполнился ядом... Всё это было вполне в порядке вещей, и в другое время я легко бы проигнорировал случившееся. Но как раз сейчас сделать это было очень трудно: чувства усилились, удвоились, потому что я ощущал двойную жажду — и мою собственную, и Джаспера. А Джаспер позволил своему воображению разыграться. Он представил, как поднимается со своего места возле Элис и подходит к светловолосой коротышке. Как склоняется над нею и, будто собираясь шепнуть ей что-то на ухо, губами касается её шеи. Вообразил, как припадает ртом к бьющемуся под тонкой кожей горячему пульсу… Я толкнул ногой его стул. В течение одной долгой минуты мы обменивались неистовыми взглядами. Он не выдержал первым и опустил глаза. Я слышал, как чувство острого стыда борется в нём с желанием взбунтоваться. — Извините, — пробормотал Джаспер. Я пожал плечами. — Не переживай, если бы ты собирался сделать что-то непозволительное — я бы это увидела, — прошептала Элис, пытаясь умерить его недовольство самим собой. — А я ничего не видела. Я с трудом удержался от гримасы, которая выдала бы ему, что она лжёт. Мы с Элис должны были держаться вместе. Среди наших родственничков, самих по себе из ряда вон выходящих, мы с нею — один, читающий мысли, а другая ясновидящая — были ещё бóльшими выродками. Поэтому мы стояли друг за друга горой. — Тебе поможет, если ты будешь думать о них, как думают люди о своих знакомых, — продолжала увещевать Элис своим высоким, музыкальным голосом. Из предосторожности она говорила сейчас слишком быстро, чтобы человеческое ухо могло разобрать её слова. Впрочем, поблизости никого, кроме нас, не было. — Её зовут Уитни. У неё есть младшая сестрёнка, которую она обожает. Её мама приглашала Эсме на ту вечеринку в саду, помнишь? — Я знаю, кто она, — отрезал Джаспер. Он отвернулся и уставился в одно из маленьких окон, расположенных под самым карнизом и опоясывавших всю столовую. На том разговор и закончился. Ему надо бы поохотиться сегодня ночью. Глупо так рисковать только для того, чтобы испытать себя на прочность. Джасперу лучше бы установить границы своих возможностей и не пытаться прыгнуть выше головы. Его старые привычки шли вразрез с нашим образом жизни, и так легко от них не избавиться. Стоит ли выжимать из себя все соки? Элис, тихо вздохнув, встала, взяла поднос с едой (маскировка для отвода глаз) и ушла, оставив его в покое. Она знала, когда её подбадривания становились ему поперёк горла. Хотя Розали и Эмметт более откровенно выставляли напоказ свои отношения, именно Джаспер и Элис чувствовали каждое, даже самое малое, изменение настроения своей второй половинки. Как будто они тоже могли читать мысли — но только друг друга. " Вот живучий рефлекс. Я обернулся на звук своего имени, хотя меня никто не звал — имя было произнесено только мысленно. На краткую долю секунды мои глаза встретились с парой больших шоколадно-карих человеческих глаз на бледном, сердечком, лице. Я узнал это лицо, хотя до настоящего момента никогда не видел его собственными глазами. Оно занимало сегодня главное место в головах почти всех школьников. Новая ученица, Изабелла Свон. Дочка шефа полиции, переехавшая недавно от матери к отцу, вынужденная жить здесь из-за какой-то изменившейся семейной ситуации. Белла. Она поправляла каждого, кто называл её полным именем... Я скучающе отвернулся. Мне понадобилась секунда, чтобы понять: это не она мысленно произнесла мое имя. На этот раз я узнал "голос". Джессика Стенли. Давненько она не беспокоила меня своей мысленной болтовней. Как я наслаждался покоем, когда её неуместное увлечение мною прошло! Было почти невозможно избежать её навязчивых нелепых фантазий. Временами я очень жалел, что не имею права в подробностях объяснить ей, что произойдёт, если мои губы, а заодно и зубы, окажутся где-нибудь поблизости от её шеи. С надоедливыми фантазиями тотчас было бы покончено. При мысли о её возможной реакции я едва не расхохотался. Она мысленно встрепенулась при последнем имени. Её новое увлечение, всеобщий любимец Майк Ньютон, совсем её не замечал. А вот новенькая его, очевидно, заинтересовала. Опять-таки — как сияющая игрушка для малыша. Это обстоятельство придало злобный и сварливый оттенок мыслям Джессики, тогда как внешне она была сама сердечность. Как раз сейчас она рассказывала новоприбывшей все расхожие сплетни о моей семье. Должно быть, её собеседница спросила о нас. Я попробовал отгородиться от этой пустой болтовни прежде, чем её мелочность и банальность сведут меня с ума. — Джессика Стенли вытряхивает перед новой ученицей, Свон, всё грязное бельё клана Калленов, — прошептал я Эмметту, чтобы отвлечься. Он тихонько усмехнулся. — С воображением у неё плоховато, уж очень как-то всё беззубо. На её месте я бы нагородил всяких ужасов. А у неё — так, только жалкие намёки на скандальчик. Я ожидал от неё большего. Я настроился, чтобы услышать, что эта новенькая, Белла, думает о небылицах Джессики. На какие мысли наводит её вид странного, бледного, как мел, семейства, которого все так старательно избегают? Знать её реакцию входило в круг моих обязанностей. Для моей семьи я служил, если можно так выразиться, локатором. В целях самозащиты. Если кто-то начинал что-то подозревать, я всегда заранее предупреждал остальных, и мы вовремя скрывались. Такое иногда случалось — люди с богатым воображением начинали видеть в нас персонажей книг или фильмов. Обычно они ошибались, но всё же для нас лучше было куда-нибудь переехать, чем осмелиться привлечь к себе слишком много внимания. И очень-очень редко кто-нибудь попадал в точку. Мы не давали им возможности проверить свою гипотезу — просто исчезали, становясь лишь неясным и пугающим воспоминанием... Я не услышал ничего, хотя и направил свой радар на место рядом с тем, где продолжался нескончаемый идиотский внутренний монолог Джессики. Как будто подле этой сплетницы никто и не сидел. Как странно. Может быть, та девушка незаметно ушла? Скорее всего, нет, потому что Джессика всё ещё что-то щебетала ей. Сбитый с толку, я взглянул в ту сторону. Поверять свой "экстра-слух" другими органами чувств мне прежде никогда не приходилось. И опять я встретился со взглядом больших карих глаз. Девушка сидела на том же месте и смотрела на нас, что было вполне естественно, поскольку Джессика продолжала щедро осыпать её местными сплетнями о Калленах. И думала о нас, что тоже вполне естественно. Но я не мог услышать от неё даже невнятного шелеста. Она тотчас же опустила взгляд, застыдившись того, что её застали глазеющей на постороннего. Призывно жаркий румянец залил её щеки. Хорошо, что Джаспер все ещё сидел, уставившись в окно, не то страшно вообразить, чтó этот лёгкий приток крови мог сделать с его самообладанием. Эмоции так ясно отражались на её лице, как будто были написаны большими буквами на лбу: удивление — в то время как она бессознательно подмечала признаки крошечных различий между представителями нашего вида и её собственного; любопытство — при слушании сказок Джессики; что-то ещё… Очарованность? Ну, это мне видеть не впервые. Им, нашим потенциальным жертвам, мы казались исполненными неземной красоты. И, наконец, смущение — когда я поймал её на подглядывании за мною. И все же, хотя мысли девушки ясно отражались в её странных глазах — странных из-за их глубины, ведь карие глаза из-за своего слишком тёмного цвета часто выглядят плоскими — с того места, где она сидела, я не мог услышать ничего, кроме тишины. Совсем ничего. Мне стало не по себе. Это не походило ни на что, с чем я сталкивался раньше. Может, со мной было что-то не так? Да нет, я чувствовал себя, как обычно... Обеспокоенный, я включил свой радар на полную мощность. Все голоса, которые я прежде блокировал, теперь взорвались в моей голове и принялись кричать наперебой: Я мог слышать их всех, слышать все, даже самые мелкие и незначительные мысли, посещавшие их головы. И совсем ничего не мог уловить от новой ученицы с такими обманчиво выразительными глазами. Ах да, конечно, я мог просто слышать, ушами, что эта девушка говорила Джессике. Мне не надо было уметь читать мысли, чтобы ясно различать её тихий, чистый голос на дальнем конце длинного зала. — А кто этот мальчик с тёмно-рыжими волосами? — спросила она, украдкой покосившись на меня, и быстро отвернулась, обнаружив, что я все ещё не свожу с неё глаз. Если я надеялся, что звук её голоса поможет мне распознать тон её мыслей, которые, может быть, просто потерялись в общем шуме голосов, то меня мгновенно постигло разочарование. Обычно мысли людей звучат в той же тональности, что и их обычные голоса. Но этот тихий застенчивый голос, не походивший ни на один другой в этом зале, был мне совсем не знаком. Я мог утверждать это с абсолютной уверенностью. Совершенно новый голос. Я отвернулся, пряча усмешку. Ни Джессика, ни её одноклассницы и не подозревают, как им необыкновенно повезло, что никто из них — хе-хе! — не пришёлся мне по вкусу. Одновременно с этим мимолетным мрачненьким юмором я ощутил странный импульс, который сам не совсем понял. Он имел какое-то отношение к тому, что новенькая не знала, что за внешней дружелюбностью Джессики скрывается злоба... Во мне возникло в высшей степени необычное стремление встать между ними, защитить Беллу Свон от тёмных порождений мозга Джессики. Какое странное чувство. Пытаясь понять, почему оно возникло, я ещё раз окинул новенькую внимательным взглядом. Возможно, во мне вдруг взыграл глубоко затаившийся инстинкт защитника, велящий сильным вставать на сторону слабых. Эта девушка выглядела гораздо более хрупкой, чем её новые одноклассники. Её кожа была настолько тонкой и прозрачной, что было непонятно, как она может предоставлять ей какую-то защиту от внешнего мира. Я мог видеть ритмичную пульсацию крови в её венах под просвечивающей, бледной оболочкой... Нет, нельзя сосредоточиваться на подобных представлениях. Я не собирался изменять своему жизненному выбору, но сейчас я был измучен жаждой так же, как и Джаспер, поэтому лучше держаться подальше от искушений. Между её бровями пролегла неглубокая морщинка, о чём она, похоже, и не догадывалась. Как всё это выбивало меня из колеи! Я видел, что для неё, несомненно, было утомительно вот так сидеть, вести беседы с незнакомыми людьми, быть в центре общего внимания. То, что она крайне застенчива, было видно по тому, как она слегка сутулила свои тщедушные плечи, будто каждую минуту ожидала резкого толчка в спину. Но всё это я мог только слышать, видеть или вообразить. Мозг этой жалкой девчонки был закрыт для меня, я ничего не мог различить в нём, кроме абсолютной тишины. Как это может быть?! — Ну что, пошли? — буркнула Розали, прерывая мои размышления. Я с облегчением отвернулся от девушки. Меня раздражало раз за разом терпеть провалы своих попыток. И я не собирался подогревать свой интерес к её скрытым мыслям только потому, что они мне недоступны. Без сомнения, когда я расшифрую их — а я обязательно исхитрюсь и сделаю это — они окажутся такими же мелкими и заурядными, как и у любого другого представителя людской породы. Вряд ли они даже будут стоить затраченных на них усилий. — Так что, новенькую уже как следует напугали нами, или как? — спросил Эмметт, все ещё ожидая ответа на свой предыдущий вопрос. Я неопределенно пожал плечами. Особенного любопытства у Эмметта не возникло, так что он не стал выуживать из меня больше информации. Да и мне тоже не стоило бы интересоваться всякой чепухой. Мы поднялись и вышли из столовой. Эмметт, Розали и Джаспер играли роль учеников выпускного класса, сениор[1]. Они ушли на свои занятия. На мою долю выпало играть роль младшего брата. Я направился на урок биологии в свой юниор-класс, заранее приготовившись умирать со скуки. Вряд ли мистер Бэннер, человек весьма среднего ума, выдаст на лекции что-то такое, что удивит обладателя двух ученых степеней в области медицины. В классе я сел за свой стол и вывалил на него книги — опять-таки, они являлись всего лишь маскировкой: в них не было ничего, чего я бы уже не знал. Я был единственным в классе, кто сидел один. Люди безотчётно боялись меня; и хотя понять, что происходит, у них не хватало соображения, их инстинкты подсказывали, что от меня следует держаться подальше. Класс постепенно заполнялся учениками, возвращавшимися с ланча. Я откинулся на стуле, приготовившись к томительному ожиданию окончания урока. Ах, как жаль, что я не способен спать... Я как раз начал размышлять о новенькой, когда Анджела Вебер привела её в класс. Поэтому её имя, прозвучавшее в голове Анджелы, сразу привлекло мое внимание. И по-прежнему с того места, где стояла Белла Свон — ничего. Вместо суетных мыслишек, которые должны были бы действовать мне на нервы — лишь тишина. Она подошла ближе, двигаясь к учительской кафедре по проходу рядом с моим столом. Бедная девочка: единственное свободное место в классе было возле меня. Автоматически я освободил её половину стола, сдвинув книги в стопку. Я сомневался в том, что ей будет уютно рядом со мной. Её ждёт очень длинный семестр А тем временем Белла Свон шагнула в поток теплого воздуха от калорифера, дувшего прямо на меня. Её аромат ударил меня, как таран, как стенобитное ядро. Нет образа, достаточно яркого, чтобы передать всю сокрушительную силу произошедшей со мной в тот момент перемены. Я мгновенно утратил последние черты, роднящие меня с тем человеком, которым я когда-то был. Маска человечности, которой мне до сих пор удавалось прикрываться, рассыпалась в прах и исчезла без следа. Ничего человеческого во мне больше не оставалось. Я — хищник. Она — моя добыча. И никаких других истин в мире не существовало. Не было комнаты, полной очевидцев — для меня они все стали "сопутствующими потерями". Загадка её таинственного разума была забыта. Какое мне дело до её жалких мыслей, тем более, что времени на мыслительную деятельность у неё осталось не много!.. Я вампир, а у неё была самая сладкая и душистая кровь, какую я когда-либо ощущал за последние восемьдесят лет. Я даже представить себе не мог, что такой аромат может существовать. А если бы знал, то давно бы уже отправился на поиски его обладательницы. Ради неё я обошёл бы всю планету. Я уже представлял себе, какова она окажется на вкус… Жажда обжигала мою глотку. Рот пересох и спёкся, даже поток струящегося яда был не в состоянии облегчить ощущение жгучей сухости во рту. Желудок скрутило от голода — второй ипостаси жажды. Мышцы напряглись для прыжка. Даже полной секунды не прошло. Она все ещё делала тот самый шаг, что поставил её на пути жаркого дуновения из калорифера. Когда её нога, наконец, коснулась пола, она украдкой покосилась на меня — явно желая, чтобы я этого не заметил. Но не тут-то было: наши взгляды столкнулись, и я увидел своё отражение в зеркале её огромных глаз. Потрясение, испытанное от того, что я там увидел, на некоторое время отсрочило исполнение смертного приговора, который я вынес ей. И тут она сделала положение ещё сложней. Выражение моего лица смутило и испугало её до такой степени, что к её щекам снова прилила кровь, окрашивая кожу в самый аппетитный цвет, который я когда-либо видел. Густой туман её аромата окутывал мой мозг, разъедал его, мешал мне думать. Мои мысли бунтовали и отказывались подчиняться воле. Она пошла быстрее, как будто осознала необходимость спасаться бегством. Спешка сделала её неуклюжей — она споткнулась и, пошатнувшись, чуть не упала на девушку, сидящую передо мной. Жалкая слабачка. Даже ещё более хилая, чем обычный средний человек. Я попробовал сосредоточиться на лице, которое увидел в её в глазах, лице, которое узнал с отвращением. Это был оскал живущего во мне монстра, которого я загонял в самое глубокое подземелье своего существа десятилетиями напряжённейших усилий и бескомпромиссной самодисциплины. И как легко он сейчас выскочил на поверхность! Аромат вихрился вокруг меня, рассеивал мои мысли и буквально заставлял срываться с места. Нет. Пытаясь удержать себя на стуле, я схватился за поперечную распорку под столешницей. Крепкое дерево не выдержало. Мои пальцы пробили распорку, в руке осталась горсть щепок, а в дереве распорки теперь зияла выемка в форме моих пальцев. Уничтожать улики. Это было наше главное правило. Я тут же кончиками пальцев раскрошил края выемки, оставив только зазубренную дыру и кучку стружек на полу, которую разбросал ногой. Уничтожать улики. Сопутствующие потери... Я знал, что сейчас произойдёт. Девушка подойдёт, сядет рядом со мной. Я её убью. Невольным свидетелям, восемнадцати другим ученикам и учителю, я не позволю покинуть эту комнату после того, что они скоро увидят. Я содрогнулся при мысли о том, что вынужден буду сделать. Даже в самые худшие времена я никогда не совершал подобных злодеяний. Я никогда не убивал невинных — ни разу за восемьдесят лет. А теперь я собирался вырезать сразу двадцать человек. Жуткий оскал чудовища из зеркала её глаз нагло глумился надо мной. В то время, как одна часть моей личности содрогалась при виде монстра, другая часть хладнокровно планировала резню. Если я сначала убью девушку, у меня будет всего пятнадцать-двадцать секунд, чтобы заняться ею, прежде чем остальные среагируют. Может, чуть дольше, если они не сразу разберутся, чем я занят. У неё не будет времени, чтобы закричать или почувствовать боль — её смерть будет быстрой и милосердной. Этой незнакомке с её ужасающе желанной кровью я обязан воздать хотя бы такой малостью. А потом — никто не должен выйти отсюда живым. Об окнах беспокоиться не стоило: они слишком малы и расположены слишком высоко, чтобы через них можно было сбежать. Я должен лишь заблокировать дверь — и они все в ловушке. Нет, расправиться с ними, пока они будут паниковать и беспорядочно метаться по комнате, толкая друг друга, будет трудно, да и слишком много времени займёт. К тому же вызовет чересчур много шума: они успеют как следует наораться. Кто-нибудь услышит... И мне придётся убить ещё больше невинных в этот чёрный час. А пока я буду сеять смерть, её кровь остынет. Аромат её терзал меня, сухая боль раздирала глотку… Значит, сначала придется разделаться со свидетелями. Мысленно я всё чётко разложил по полочкам. Я сидел в среднем ряду за последним столом. Сначала те, что справа. По моим прикидкам, я мог бы переломить шеи четверым или пятерым за секунду. Получится почти бесшумно. Те, кто сидит справа — счастливчики, они не успеют осознать моих действий — не увидят приближения смерти. Потом я двинусь от доски налево. Мне потребуется самое большее пять секунд — и тогда в этой комнате никого не останется в живых, кроме... У Беллы Свон будет достаточно времени, чтобы понять, что её ожидает. Достаточно времени, чтобы почувствовать доводящий до безумия страх. Достаточно времени для последнего крика, если, конечно, шок не превратит её в соляной столб. Одного слабого, сдавленного крика, который не привлечёт ничьего внимания. Никто не поспешит к ней на помощь. Я глубоко вдохнул, запах жидким огнём заструился по моим пустым венам, сжигая грудь и пожирая остатки добрых побуждений, на которые я ещё был способен. Она как раз поворачивалась. Через пару секунд она сядет в нескольких дюймах от меня. Чудовище во мне ухмылялось и сглатывало в предвкушении. Кто-то в ряду слева захлопнул тетрадь. Я даже не взглянул, кто был этот несчастный, обречённый на смерть. Но от этого движения на меня пахнýло чистым, не насыщенным её запахом воздухом. На одну короткую секунду ко мне вернулся здравый рассудок. В тот драгоценный миг перед моим мысленным взором встали два лица. Одно было моим, точнее, было когда-то: красноглазый монстр, убивший стольких людей, что потерял им счёт. Осознанные, оправданные убийства. Убийца убийц, я убивал других, более слабых чудовищ. Должен признаться, решая, кто из них заслуживал смертного приговора, я считал себя подобным богу. Я шёл на компромисс со своей совестью, питаясь человеческой кровью, но оправдывал свои преступления тем, что мои жертвы с их чёрными деяниями заслуживали звания человека не больше, чем я сам. Другое лицо принадлежало Карлайлу. Между этими двумя лицами не было никакого сходства. Яркий день и непроглядная, тёмная ночь. Для сходства и не было оснований — Карлайл не был моим биологическим отцом. У нас не было никаких общих внешних черт, кроме двух: цвета кожи и цвета глаз. Как и у всех вампиров, у нас была холодная бледная кожа. А одинаковый цвет глаз имел, однако, другую природу: он отражал наш общий выбор. И все же, хотя оснований для нашего сходства не было, мне порой представлялось, что за последние семьдесят с лишним лет, когда я принял его выбор и следовал его пути, моё лицо стало походить на его — до известной степени. Мои черты остались прежними, но на них пал отсвет его мудрости, маленькая частичка его сострадания оставила след в изгибе моих губ, а намёк на его бесконечное терпение выразился в рисунке моих бровей. Но в страшном оскале монстра все эти крошечные улучшения исчезли. Через считанные мгновения мои черты потеряют всё, что ещё недавно носило отпечаток тех лет, которые я провёл с моим создателем, моим наставником, моим отцом — во всех смыслах этого слова. Мои глаза будут пылать дьявольским багровым огнем, и всё сходство между нами будет утеряно навсегда. Добрые глаза Карлайла на воображаемом мной лице не осуждали меня. Я знал, что в своем всепонимании он простит мне ужасающее преступление, которое я сейчас совершу. Потому что он любит меня. Потому что он думает обо мне лучше, чем я есть на самом деле. И он будет меня любить, хотя я сейчас всем своим поведением доказываю, что он во мне ошибается. Белла Свон опустилась на соседний стул. Двигалась она скованно и неловко — я был уверен, что это от страха. Аромат её крови безжалостно обволакивал меня непроницаемым облаком. Да, мой отец во мне ошибся. Осознание этого мучило меня и причиняло такую же жгучую боль, как и огонь в моей глотке. Я с отвращением отодвинулся подальше — мне была отвратительна не она, а чудовище внутри меня, жаждущее схватить её. За каким чёртом ей понадобилось сюда приезжать? Какой смысл в том, что это ничтожество существует на свете? Какое она имеет право разрушать зыбкий мир моей не-жизни? Почему эта проклятая девчонка вообще родилась? Она погубит меня! Я отвернулся, охваченный внезапной яростной и неразумной ненавистью. Да что это за создание такое? Откуда оно взялось на мою голову? Почему именно я, почему сейчас? Почему я должен терять всё только потому, что ей вздумалось поселиться в этом жалком городишке? Зачем только её сюда принесло! Я не хочу быть монстром! Я не хочу устраивать бойню в этой комнате, полной беззащитных детей! Я не хочу терять всё, что приобрел за долгие годы жестокой самодисциплины и самопожертвования! Нет. Я не пойду на это из-за какой-то несчастной девчонки! Её аромат — вот в чем проблема, неодолимо влекущий аромат её крови. Ах, если бы нашёлся хоть какой-нибудь способ противостоять ему... Вот если бы ещё один порыв свежего воздуха прочистил мне мозги! Белла Свон встряхнула своими длинными тёмно-каштановыми волосами. Она в своём уме? Как будто сама предлагает себя монстру! Раззадоривает его! Дружественное дуновение не пришло и не прогнало запах. Скоро всё будет кончено... Ни малейшего движения в воздухе. Но ведь мне необязательно дышать! Я остановил ток воздуха в лёгких и моментально почувствовал облегчение. К сожалению, оно было неполным. В мозгу царило воспоминание о восхитительном аромате, его привкус продолжал ощущаться на языке. Даже такой малости я не смогу сопротивляться долго. Но, может, выдержу один час? Всего один! И тогда я уберусь из этой комнаты, полной жертв, которые не должны стать жертвами. Если я выдержу только один короткий час. Это было малоприятное ощущение — не дышать. Мой организм не нуждался в кислороде, однако инстинкты не желали мириться с отсутствием обоняния. В моменты стресса я полагался на нюх больше, чем на любые другие чувства. Он указывал путь на охоте, и самое первое предупреждение об опасности приходило прежде всего от него. Я не часто сталкивался с чем-либо опаснее себя самого, но инстинкт самосохранения у нам подобных был развит так же сильно, как и у любого человека. Неприятно, но терпимо. Легче, чем ощущать её запах и при этом удерживаться, чтобы Час! Только час. Я не должен думать о запахе... о вкусе... Девушка молчала за завесой своих волос. Она наклонилась вперед, и густые пряди плотной волной легли на тетрадь, закрывая от меня её лицо. Я больше ничего не мог прочитать в её ясных глубоких глазах. Так вот почему она распустила волосы? Чтобы спрятать от меня глаза? Из страха? Из застенчивости? Чтобы скрыть от меня свои тайны? Ещё совсем недавно невозможность прочесть её мысли повергала меня в крайнее раздражение. Однако оно не шло ни в какое сравнение с теми чувствами, что я испытывал сейчас. Я ненавидел эту хрупкую женщину-ребёнка, ненавидел с той же страстью, с которой цеплялся за себя прежнего, за любовь моей семьи, за мечты о том, что я лучше, чем есть на самом деле. Эта ненависть к ней, ненависть за вожделение, которое она пробуждала во мне, как ни странно, помогла мне. Да и прежнее раздражение, пусть слабое, тоже чуть-чуть облегчало моё состояние. Я цеплялся за любую эмоцию, которая отвлекала бы меня и не давала возможности фантазировать о том, какова она на вкус... Ненависть. Раздражение. Нетерпение. Этот урок никогда не закончится, что ли?! А что потом, после конца урока? Тогда она выйдет из класса. А я — что тогда предприму я? Могу, например, представиться: " Она согласится, она же воспитанная девочка. Даже опасаясь меня — а, как я подозреваю, она действительно испытывает передо мной страх — она будет следовать общепринятым правилам хорошего тона и пойдёт со мной. Будет довольно просто завести её куда-нибудь... скажем, в лес, длинной полосой доходящий до дальнего угла стоянки для автомобилей. Я могу сказать ей, что забыл в машине учебник... Заметит ли кто-нибудь, что последним человеком, с которым её увидят, был я? Вряд ли: как обычно, идет дождь, и две фигуры в тёмных плащах, бредущие непонятно куда, не вызовут особого любопытства; так что меня ничто не выдаст. Вот только беда, что я был не единственным, кто пристально наблюдал за нею сегодня, хотя я, конечно, превзошёл всех по степени неистовости внимания. Особенно тщательно следил за ней Майк Ньютон, он не пропускал ни одного из её многочисленных нервных ёрзаний на стуле. Как я и предполагал до того, как её запах уничтожил всё моё снисходительное участие к "бедной девочке", ей, как и любому другому, было не по себе так близко от меня. Майк Ньютон заметил бы, что она ушла из класса вместе со мной. Если я выдержу один час, то, может, выдержу и второй? Я вздрогнул от обжигающей боли. Она пойдет домой. Там никого не будет — шеф полиции Свон работает весь день. Я знаю его дом, как знаю каждый дом в этом маленьком городе. Чарли и его дочь живут на опушке густого леса, соседей поблизости нет. Даже если у неё будет время для крика — а я постараюсь не предоставить ей такой возможности! — никто её не услышит. Разделаться с ситуацией вот таким образом будет ответственно. Семь десятилетий я прожил без человеческой крови, так что уж два-то часа я продержусь! Если не буду дышать. И когда я застану её одну, то кроме неё больше никто не пострадает. Какое страшное извращение ума — думать, что, если я с невиданными усилиями и невероятным самообладанием пощажу девятнадцать человек в этом классе, то буду меньшим чудовищем, чем когда убью эту невинную девушку! Хотя я и ненавидел её, я понимал, что моя ненависть несправедлива. На самом деле я ненавидел самого себя. И буду ненавидеть нас обоих куда сильнее, когда она будет мертва. Вот таким жутким образом я и выдержал этот час — изобретая всё более и более подходящие способы убийства. Но я старался не рисовать в воображении сам кровавый завершающий акт. Для меня это было бы чересчур: я мог проиграть эту битву с самим собой и убил бы каждого, кто оказался в поле моего зрения. Так что я только планировал стратегию и больше ничего. Это и помогло мне продержаться до конца урока. Только один раз, перед самым звонком, она взглянула на меня сквозь cтруящуюся стену своих волос. Мне казалось, что моя неправедная ненависть превратилась в настоящий костёр, в пламени которого я, корчась, сгорал. Наши взгляды встретились, и я увидел отражение этого пламени в её перепуганных глазах. Кровь прилила к её щекам прежде, чем она успела снова спрятаться за волосами. Я был близок к гибели. Но тут прозвенел звонок. Спасительный звонок — какое клише. Мы оба были спасены. Она — от смерти. А я — от превращения в кошмарное порождение тьмы, которого сам боялся и ненавидел. Ещё несколько секунд — и было бы поздно. У меня не хватило выдержки спокойно и медленно выйти — я вылетел из класса стрелой. Если бы кто-нибудь тогда задержал на мне свой взгляд, то моя манера передвижения, без сомнения, показалась бы этому человеку весьма странной. Но на меня никто не обратил внимания. Мысли всех школьников по-прежнему вращались вокруг девушки, которая была обречена на смерть в течение часа. Я спрятался в своей машине. Как же мне не нравилась мысль о том, что я сейчас попросту прячусь! Могло показаться, что я праздную труса. И, бесспорно, на тот момент так и было! Я не мог сейчас находиться среди людей — все мои запасы самодисциплины истощились. Сосредоточив так много усилий на том, чтобы не убить Я поставил диск с музыкой, которая обычно успокаивала меня, но в этот раз она не оказала своего обычного действия. А вот что помогало гораздо лучше — так это прохладный, влажный, чистый воздух с лёгким дождём, веявший через открытые окна. Хотя я всё ещё с кристальной ясностью помнил аромат крови Беллы Свон, чистый воздух словно омывал меня, избавляя моё тело от пагубного влияния этого запаха. Безумие отступило, я снова мог мыслить ясно. И снова мог бороться. Бороться с тем, чем я не хотел быть. Я не должен следовать за ней домой. Я не должен лишать её жизни. Я разумное, мыслящее существо, и у меня есть выбор. Выбор есть всегда. В классе подобные рассуждения не могли мне даже в голову прийти, но сейчас я был далеко от этой девушки. Может, если я буду очень-очень тщательно избегать её, то не возникнет необходимости менять свои жизненные установки? Мне нравился мой нынешний образ жизни. Зачем позволять какому-то жалкому, пусть и вкусному, ничтожеству разрушить такой прекрасный порядок вещей? Я смогу справиться со всем и не принести разочарования отцу. И смогу оградить мою мать от тревог, волнений и боли. Да, своим поведением я нанёс бы глубокую рану моей приёмной матери. А Эсме была такой деликатной, такой нежной и мягкой... Причинить боль такому существу, как Эсме, было непростительно. Какая ирония: я хотел защитить эту девушку от пустяковой, беззубой угрозы, исходящей от лицемерных мыслей Джессики Стенли! Тогда как я сам был последней личностью, которая могла бы стать защитником Изабеллы Свон. Да, самая надёжная и прочная защита ей понадобится не от кого иного, как от меня самого! А что же Элис? — внезапно пришло мне в голову. Разве она не видела, как я убиваю эту девчонку Свон самыми разными способами? Почему она не пришла, чтобы остановить меня, а если не получится — чтобы помочь замести следы? Или она так была поглощена тем, чтобы с Джаспером чего не вышло, что просто прозевала куда более ужасающую ситуацию со мной? Или я сильнее, чем считаю себя, и в действительности не причинил бы вреда девчонке? Нет. Я знал, что это неправда. Элис, должно быть, глубоко и неотрывно сосредоточилась на Джаспере. Я направил свой локатор туда, где она должна была находиться — в маленьком здании, используемом для занятий английским. Я быстро нашел знакомый "голос". Всё точно, как я и думал. Все её мысли были исключительно о Джаспере, она оценивала мельчайшие перемены в его постоянно меняющихся намерениях с минутным интервалом. Мне хотелось спросить её совета, но в то же время я радовался, что она не подозревала, на какое страшное дело я способен. Что она не видела той резни, которую я подумывал устроить на прошлом уроке. И тут меня снова охватил огонь — на этот раз жалящий огонь стыда. Как мне не хотелось, чтобы хоть кто-нибудь из них узнал о моем ренегатстве! Если я смогу избегать Беллы Свон, если у меня получится пощадить её — при одной мысли об этом чудовище скорчилось и в отчаянии заскрежетало зубами — тогда никому из них и не понадобится знать. Только бы мне держаться подальше от её запаха... По крайней мере, не было причин, по которым мне не следовало хотя бы попытаться сделать выбор в сторону добра. Попробовать быть тем, кого во мне видел Карлайл. Последний урок подходил к концу. Я решил немедленно последовать своему плану. Это, по крайней мере, лучше, чем сидеть здесь, на парковочной площадке, где она может пройти мимо и свести все мои усилия на нет. Я снова почувствовал несправедливую ненависть к девчонке. Меня злило, что она забрала так много власти надо мною, пусть сама и не имела об этом понятия. Что из-за неё я могу стать тем, кем становиться упорно не желаю. Я поспешно, даже слишком поспешно, — к счастью, кругом не было ни души — направился через маленький школьный двор к зданию администрации. Моя и Беллы Свон дороги никогда не пересекутся. Эта девчонка — просто чума, и я буду всеми силами избегать её. В офисе было пусто, сидела только секретарша — вот она-то мне и нужна. Она не заметила моего неслышного появления. — Мисс Коуп? Женщина с неестественно рыжими волосами вздрогнула и вытаращила на меня глаза. Мы всегда застигали их врасплох; появление из ниоткуда — наш маленький фирменный фокус, который неизменно приводил их в изумление независимо от того, сколько раз они его уже видели. — О, — она в лёгком замешательстве глотнула воздух и разгладила складки на блузке. — " Фу, как неловко. Но я знал, как включить обаяние на полную катушку, когда мне это надо. Проще простого, поскольку я сразу же узнавал, как был воспринят тот или иной мой жест или интонация. Я наклонился вперед и встретился с нею взглядом. Пристально всмотрелся в её неглубокие карие глаза... Её мысли уже были в смятении. Сейчас я её запросто возьму. — Я надеюсь, вы поможете мне с расписанием, — сказал я мягким голосом, специально отработанным для случаев, когда я не хотел пугать людей. Её сердце забилось быстрее. — Конечно, Эдвард. Чем помочь? — " — Я хотел бы узнать, не могу ли я перейти с моего юниорского курса биологии на курс наук для сениор-уровня. Как насчет, скажем, физики? — Какие-то проблемы с мистером Бэннером, Эдвард? — Нет, совершенно никаких, просто я уже изучал этот материал. — Ах да, в той школе с ускоренной программой на Аляске, где вы все раньше учились, не так ли? — Она поджала свои тонкие губы, раздумывая и прикидывая. — Со мной не будет никаких хлопот. — Можно тогда я просто не буду ходить на биологию? А свободное время использую для самостоятельных занятий? — Пропускать биологию? — У неё отвисла челюсть. — " — Я наверстаю в следующем году. — Может, тебе следует обсудить это с родителями? Сзади открылась дверь, но вошедший не думал обо мне, поэтому я не обратил на него внимания и сосредоточился на мисс Коуп. Я наклонился чуть ближе и слегка расширил глаза. Это сработало бы лучше, если бы они были золотистыми, а не чёрными. Чернота пугает людей — как оно и должно быть. — Пожалуйста, мисс Коуп, — я сделал мой голос настолько вкрадчивым и пленительным, насколько это было вообще возможно — а он мог быть весьма и весьма пленительным. — Разве нет ничего другого, куда я бы мог перейти? Ну, где-то же есть одно малю-ю-сенькое свободное местечко? Биология на шестом уроке не может быть единственной возможностью... Я улыбнулся, постаравшись не оскалиться слишком широко и тем самым не испугать её насмерть, и натянул на лицо томную маску завзятого сердцееда. Её сердце понеслось галопом. — " Всего лишь секунды было довольно, чтобы всё вокруг изменилось: атмосфера в комнате, цель, из-за которой я находился здесь, причина, по которой я наклонился к этой рыжей. Всё, что раньше делалось ради достижения одной цели, теперь служило другой. Всего секунда понадобилась Саманте Уэллз, чтобы открыть дверь, бросить список опозданий в ящик и торопливо уйти, спеша поскорее покинуть школу. Всего секунда понадобилась, чтобы порыв ветра, ворвавшийся в офис через открытую дверь, достиг меня. Всего секунда понадобилась мне, чтобы понять, почему тот, кто вошел первым, не отвлёк меня своими мыслями. Я обернулся, хотя в подтверждениях не нуждался. Обернулся медленно, борясь за контроль над непослушными мышцами. Белла Свон стояла, прижавшись спиной к стене у двери, и сжимала в руках лист бумаги. Глаза у неё стали ещё больше, чем обычно, когда она наткнулась на мой свирепый нечеловеческий взор. Аромат её крови насытил каждую частичку воздуха в этой крохотной жаркой комнате. В моём горле вспыхнул огонь. Злобный оскал монстра снова кривился мне из зеркала её глаз. Моя рука застыла в нерешительности над стойкой администратора. Мне не надо было оглядываться назад, чтобы дотянуться до головы мисс Коуп и размозжить её о поверхность стола. Две жертвы взамен двадцати — так всё-таки лучше. Чудовище с жадным, голодным предвкушением ожидало, когда же я это сделаю. Но у меня был выбор. Выбор есть всегда. Я остановил движение воздуха в лёгких и воспроизвёл в воображении лицо Карлайла. Повернулся обратно к миссис Коуп и услышал, как она мысленно ахнула от потрясения при виде такой резкой перемены в выражении моего лица. Она отпрянула от меня, оборвав фразу на полуслове и от страха забыв её закончить. Используя всю силу духа, которой научился за семь десятилетий самоотречения, я сделал свой голос ровным и вкрадчивым. В лёгких оставалось ровно столько воздуха, чтобы быстро произнести: — Ладно, неважно. Вижу, это невозможно. Огромное спасибо за помощь. Я развернулся и вылетел из комнаты, стараясь не обращать внимания на жар тела этой девушки, от которой прошёл на расстоянии всего нескольких дюймов. Я промчался через школьный двор и остановился только тогда, когда оказался в своей машине. Опять я двигался с недопустимой скоростью. Но большинство людей уже покинуло школу, так что у моей оплошности не могло быть много свидетелей. Я слышал — софомор Гарретт заметил меня, но отмахнулся: Когда я проскользнул в свой "Вольво", остальные уже сидели там. Попытки восстановить дыхание привели лишь к тому, что я лишь продолжал хватать ртом воздух, как вынутая из воды рыба. — Эдвард? — с тревогой спросила Элис. В ответ я лишь потряс головой: не трогай меня. — Чёрт возьми, что с тобой стряслось? — спросил Эмметт, отвлекшись на секунду от горестных раздумий по поводу того, что Джаспер был не в настроении для матч-реванша. Вместо ответа я рванул задним ходом. Мне нужно было убраться со стоянки прежде, чем Белла Свон достанет меня и здесь. Похоже, я приобрёл себе личного демона, моего персонального преследователя... Я развернул машину и выжал из мотора всё, на что тот был способен. Колёса взвизгнули, прокрутившись на месте. Скорость дошла до сорока миль в час прежде, чем я выехал на дорогу, а на самой дороге превысила семьдесят ещё до того, как я завернул за угол. Я знал, не глядя: Эмметт, Розали и Джаспер уставились на Элис. Та пожала плечами: она могла видеть только то, что будет, а не то, что было. Она заглянула в моё будущее. Я увидел картину, сложившуюся в её голове, и мы оба были поражены. — Ты уезжаешь? — прошептала она. Остальные уставились теперь на меня. — Да ну? — процедил я сквозь зубы. Она посмотрела снова, увидела, как моя решимость пошатнулась и потенциально иной выбор окрасил моё будущее в мрачные тона. — Ох. Белла Свон — мёртвая. Мои глаза, пылающие багровым от свежей человеческой крови. Последующее расследование. Время напряжённого выжидания, когда мы будем вынуждены затаиться, прежде чем предоставится возможность вновь начать всё сначала. — Ох... — повторила Элис. Картина сменилась. Я впервые увидел внутренность дома Чарли Свона. Белла хлопочет на маленькой кухне с жёлтыми шкафами. Она стоит спиной ко мне, а я с вожделением слежу за нею из мрачной тени... Её аромат неудержимо притягивает меня... — Хватит! — простонал я, вконец измучившись. — Прости, — шепнула она, широко раскрыв глаза. А монстр праздновал победу. Видение в её голове снова изменилось. Пустое ночное шоссе; заснеженные деревья по сторонам мелькают в свете фар автомобиля, мчащегося со скоростью почти двести миль в час. — Я буду скучать, — сказала Элис. — Пусть тебя и не будет с нами совсем недолго — я всё равно буду по тебе скучать. Эмметт и Розали тревожно переглянулись. Мы доехали до поворота, от которого шла длинная подъездная дорога к нашему дому. — Высади нас здесь, — велела Элис. — Ты должен сам сказать Карлайлу. Я кивнул, и машина резко, с визгом, остановилась. Эмметт, Розали и Джаспер вышли, не проронив ни слова. Они всё вытянут из Элис, когда я уеду. Элис коснулась моего плеча. — Ты поступишь, как надо, — пробормотала она. В этот раз она не пророчествовала, а приказывала. — Она — самое дорогое, что есть у Чарли Свона. Её смерть убьёт и его тоже. — Да, — сказал я, соглашаясь только с последней частью. Тревожно сдвинув брови, она скользнула к остальным, и они растворились в лесу прежде, чем я успел развернуть машину. Я мчался в город, зная, что теперь тёмные и светлые видения Элис будут сменять друг друга, как в калейдоскопе. Спеша обратно на скорости девяносто миль в час, я не был уверен в том, зачем и куда еду. Попрощаться с отцом? Или выпустить на свободу своего внутреннего монстра? А дорога под моими колёсами уносилась вдаль... |
||
|