"Александр Щербаков. Змий (Авт.сб. "Змий")" - читать интересную книгу автора

сжался. Его самого покоробило от собственной ничем не оправданной резкости
по отношению к человеку, который уж ни сном ни духом не был причастен ко
всему этому делу. Оправданием могло служить лишь то, что эта неуместно
запальчивая тирада неким телепатическим образом возбудила тайные пружины
дома. И выяснилось, что участников совещания давно ожидает так называемый
скромный обед, томящийся в двух автофургонах, и что для воздания ему
должного юридических препятствий не имеется.
С разрешения генерала Деймза к столу была допущена миссис Левицки,
живая, обаятельная женщина лет на двадцать моложе своего
электрифицированного супруга. Стоило ей войти, как мистер Левицки
посуровел и, резкими движениями поворачивая шею, принялся окидывать
присутствующих пронзительным петушиным взором, словно готовясь к жестокой
битве с тем, кто покусится на излишнее внимание хозяйки дома.
Судя по героическим попыткам миссис Левицки расшевелить гостей, она
каким-то десятым нюхом учуяла неблагополучие в делах супруга. Она так
старалась, так явно, трогательно и наивно веровала, что после сытного
обеда с ее участием все устроится само собой, что сенатору стало жаль ее.
И он вступил с ней в беседу о столичных новостях, мало-помалу увлекся и
проявил блестящие познания в области школ верховой езды. Эта тема, как
оказалось, весьма занимала миссис Левицки. А поскольку разговор о верховой
езде был одним из дюжины разговоров, включенных сенатором в его набор
светских бесед и подготовленных незаменимым Гэбом на должном уровне,
миссис Левицки осталась очарована собеседником и даже пообещала
впоследствии показать ему одну очень интересную вещь! ("Наверное, все ту
же комнату вверх ногами".) Мистер Левицки после некоторого раздумья,
по-видимому, решил воздержаться от каких-либо демонстративных
контрманевров, обед завершался мирно, и сенатор с удивлением ощутил, как
его самого и его товарищей по несчастью потихоньку охватывает
жизнеутверждающее благодушие.
Этого благодушия был вовсе лишен полковник Да-Винчи, прибывший во время
клубники под острым соусом. Неподвижно глядя прямо перед собой в круглые
очки, он сухо представился следственной комиссии, молча выслушал пояснения
прокурора Бартоломью, кивком согласился со всеми принятыми мерами и тихим
жестким голосом выразил желание немедленно приступить к работе.
Помощники Бартоломью обливались потом, но ЭАК обрел наконец свою
безапелляционную непогрешимость, доложился Большой машине Верховного суда,
получил инструкции и объявил, что первым делом следует установить, носили
ли переданные записи предосудительный характер вне зависимости от того,
кому они принадлежат, каковой вопрос следует разрешить впоследствии.
Оказалось, что передача произошла одновременно с шести листов, и копии
их тут же легли на стол - плотная голубоватая бумага, которая вызывала
теперь у сенатора судорогу в пальцах. После долгих объяснений Мак-Лориса и
Фамиредоу ЭАК согласился счесть эти копии достоверными следственными
документами.
С первого листа был передан лихо нацарапанный условный человечек с
огромными усищами, торчащими из-под нахлобученного на лоб сомбреро,
со-второго листа - химический символ циркония в прямом и зеркальном
изображении (ЭАК принял к сведению заявление профессора Мак-Лориса о том,
что это не имеет никакого отношения к проблеме), с третьего - длинная
прямая черта, с четвертого - написанные одной рукой, но разными шрифтами