"Александр Щербаков. Скачущий череп (Страшные истории)" - читать интересную книгу автора

около своих бойниц с каменными лицами и молчали, а когда очухались, уже
совсем развиднело. Они выползли из шалаша, робко подошли к костру и увидели,
что в него действительно сброшен был почти весь валежник, собранный ими
накануне. Перевернутый котелок валялся в стороне. Торбы с остатками сала,
лука и хлеба лежали нетронутыми. А от костра в направлении лесного лога
виднелись на рыжей отволглой траве крупные, но, впрочем, не очень четкие
следы.
Один из охотников, заикаясь и сбиваясь, предложил было хлебнуть из
недопитой бутылки, но другой в ответ только вяло махнул рукою, как машут на
глупое и безнадежное дело, закинул переломку на плечо, взял свою торбу и,
пошатываясь, поплелся в сторону Каратуза. Об охоте после всего случившегося
не могло быть и речи, хотя утро выдалось расчудесное, свежее, ясное, и весь
лес журчал, бурлил, клокотал неистовым тетеревиным токованьем, словно тысяча
вешних ручьев, "резвяся и играя", из окрестных лесов, с еланей и опушек
сбегали в лог, к бурно разлившемуся Каратику.
Охотники, придя домой, пытались рассказать о невероятном событии,
приключившемся с ними в лесах за Мухиной заимкой, однако никто им не верил и
всерьез их баек не принимал. В домовых, леших, водяных, в русалок и женщин в
белом еще как-то верили, но в снежных людей ростом в телеграфный столб...
Пробовали охотники приводить дополнительные, самые выразительные и
неотразимые детали, но и это не помогало. А после того, как один мужик,
послушав их, подмигнул с пониманием и посоветовал не брать больше самогонки
у бабки Федотихи, ибо она примешивает что-то секретное "для удару", они
вообще перестали рассказывать о великанах, гревшихся у их костра возле
тетеревиного токовища. Но легенда эта все же осталась в нашем народе. Поди,
и сегодня ребятишки рассказывают ее в ночном у затухающего костра наряду с
другими страшными историями, с которыми я тоже постараюсь познакомить вас.


Русалкин гребешок

За нашей деревней, там, где стекаются две тоненькие речушки, рождаемые
в разных лощинах, стояла когда-то Мишкина мельница. Но я этой мельницы не
захватил. Незнакомый мне хозяин ее, раскулаченный в тридцатые годы, сгинул
где-то на лесоповале, и мельница его, оставшись без кропотливого догляда,
тоже не протянула долго. Сначала унесло плотину с весенним разливом, потому
что новые артельные хозяева не удосужились заранее открыть вешняки, чтобы
спустить полую воду, а потом унесло и вешняки, и желоб, и мельничное колесо.
А самое мельницу вскоре разобрали по бревнышку, по плашке и увезли не то на
постройку курятника, не то на дрова. Мне довелось только увидеть остатки
плотины от Мишкиной мельницы да еще тяжелые каменные жернова, выброшенные на
берег и заросшие крапивой.
Правда, мельничный пруд не раз пытались восстановить колхозными силами.
Летом, когда спадала вода, возили на плотину навоз, глину, хворост, камни.
Запруда получалась вроде бы прочной, накапливалась и держалась вода. В ней
плавали утки и гуси, купались ребятишки. Пруд благополучно уходил в зиму.
Однако как только наступала весна и вслед за первыми ручьями накатывала из
логов коренная вода, плотину прорывало в том самом месте, где стоял когда-то
мельничный водослив. Притом разрывало обычно ночью, когда, казалось бы,
напор половодья заметно спадал. Эта странная закономерность, отдающая