"Владимир Щербаков. Летучие зарницы ("Искатель", 1985, № 1)" - читать интересную книгу автора

досками землянки казалось пусто без человеческого голоса. Лица застыли,
как маски, и я почти физически уловил это тревожное состояние ожидания и
угадал, что сейчас он заговорит...
- Как там было?.. - негромко, хрипло переспросил Мешко и снова
глубоко затянулся, так что самокрутка, потрескивая, вспыхнула
светло-оранжевым огнем, отразившимся в его глазах. - Лучше бы я не помнил
этого, - сказал он в сердцах, но лицо его оставалось неподвижным. - Лучше
бы забыть все, что было после взятия немцами Окуниновского моста. Не
слыхали про такой?
- Нет, вроде не знаем, - неуверенно пробасил некто в замусоленных до
блеска ватных штанах.
- То-то и оно, - проговорил Станислав, - а я хорошо знаю... Не думали
мы тогда, не гадали, что так быстро переправятся они через Днепр. Там даже
и боя настоящего не было. Стояли артиллеристы на правом берегу, а когда
подошли немецкие танки, у них не оказалось бронебойных снарядов. Открыли
огонь шрапнелью, но танку шрапнель что лошади комариный укус. Вот и прошли
они...
Мешко снова затянулся, умолк, задумался и как-то пристально смотрел
на красную дверку печки, словно пытаясь прочесть там не ведомые никому
слова.
- Вот и прошли они... - повторил он. - И пошли, и пошли...
- Что же дальше? - спросил тот же голос - и осекся.
- Дальше? Ты что же, не знаешь, что было дальше? Окружили они нас,
замкнули кольцо. Что потом было - соображай. Теперь-то уж представить
нетрудно, как можно воевать в окружении.
- А ты не паникуешь, брат? - спросил кто-то скороговоркой и сплюнул.
- Ты сам расскажи, если знаешь! - ответил Мешко. - Молчишь? Без
паники мы в окружение попали, стояли насмерть. Но дело, как оказалось, не
в этом.
- А в чем же?
- В умении воевать.
- Что же, по-твоему, выходит, давай прикинем...
- А мне нечего добавить к тому, что сказал, и прикидывать нечего. Я
чудом жив остался и жизнью не дорожу после того, что видел. Разве дело во
мне? Видел бы ты, что там было. Там товарищей моих немало осталось.
И потом он говорил медленно, тихо, с расстановкой, и, пока говорил,
его никто не перебивал. Все чувствовали правду в его голосе, но не могли
поверить словам. И во мне все сопротивлялось желанию поверить в
услышанное. И за этим снова и снова рой вопросов, тревожных и беспощадных,
и я думал о том, как трудно осознавать истину.


* * *

Помню ясный вечер с высоким небом, с какими-то утраченными запахами:
то ли хвоя так пахла, то ли сено, то ли сама земля, присыпанная снегом,
еще давала знать о себе.
И звезды... Где-то далеко-далеко звездная пыль могла превратиться в
ничто - пламя могло давно угаснуть, и к нам шли последние, где-то уже
оборвавшиеся сигналы бедствия.