"Лао Шэ. У храма Великой скорби" - читать интересную книгу автора

превратили глаза в узкие щелочки, в этих глазах, черных и блестящих,
угадывалась такая глубина! В них светились энергия, острый ум, мягкий нрав.
Эти черные жемчужинки завораживали и проникали в самое сердце, они могли
поймать человека, словно рыбку на крючок, и перенести в иной мир, полный
света и добра. В такие минуты мешковатый халат учителя казался священным
одеянием.
Случалось, кто-нибудь из учеников придумывал совершенно правдоподобную
причину, чтобы отпроситься в город, однако учитель, еще не дослушав
объяснения, начинал посмеиваться с таким видом, словно опасался, как бы
ученик сам не проговорился, и тут же старательно выводил большими
иероглифами увольнительную. И все же отпрашиваться надо было непременно,
самовольные отлучки из школы категорически запрещались. Одно дело
человеческие чувства, совсем другое - школьные правила, и тут уж ничего не
поделаешь. Таков был наш школьный инспектор!
Его нельзя было назвать образованным, хотя каждый вечер в часы
самоподготовки он занимался вместе с учениками. Читал он обычно толстенные
книги, таких же устрашающих размеров была и. тетрадь для записей. Его
толстые пальцы с опаской переворачивали тонюсенькие страницы, словно боялись
порвать их. Когда бы он ни читал, летом или зимою, лоб его покрывался
капельками пота - ведь он не был человеком книжным. Иногда я украдкой
наблюдал: выражение глаз, сдвинутые брови, вздувшиеся на висках вены и
стиснутые зубы - все говорило о том, что он заблудился в таинствах сюжета.
Но вдруг его лицо озарялось ему одному свойственной детской улыбкой - из
груди вырывался вздох облегчения, а огромная рука вытирала со лба пот белым
платком величиной чуть ли не с простыню.
Не говоря об остальном, наивного простодушия этого человека,
удивительного трудолюбия было достаточно, чтобы полюбить его.
Тот, у кого есть хоть капля ума и души, даже если это всего-навсего
пятнадцатилетний школьник, каким был тогда каждый из нас, не мог не
понимать, что теплота и сердечность господина Хуана происходят от
врожденного благородства. Но стоило кому-нибудь из нас проявить
безответственность, как становилось ясно, что он мягок, но не слаб. Мы
видели в нем скорее товарища, чем учителя, его волнение, усердие, пот на лбу
и бесконечные вздохи - все это роднило его с нами.
Во всех наших маленьких школьных бедах, казавшихся нам огромными и
непоправимыми, наставник Хуан первым приходил утешать нас, даже если ничем
не мог помочь. Когда же это было в его силах, он первым делом помогал, а
потом уже приходил утешать. Двадцать лет назад инспектор средней школы
получал каких-нибудь шестьдесят юаней, и все же треть своего жалованья он
выделял в пользу учащихся. Никто из нас, надо сказать, не испытывал особых
материальных затруднений, но этим деньгам всегда находилось применение.
Стоило кому-нибудь из нас заболеть, как наставник Хуан становился
особенно заботливым, приносил книжки, фрукты, разные лакомства и украдкой
клал на постель.
Добрый гений в трудные минуты, он в обычное время оставался суровым
владыкой и со всей строгостью правил нами. Грязь в общежитии, нерадивость в
занятиях гимнастикой после уроков - этого было достаточно, чтобы над нашей
головой собрались грозовые тучи. Правда, тучи эти всегда проливались дождем
слез.
Но в школе, как и вообще в жизни, не бывает, чтобы все всё понимали.