"Джек Шэфер. Пятый (вестерн)" - читать интересную книгу автора

находился у него в голове.
Я говорил: прошло два дня - и я понял это. И еще - я стал понимать его
ночи.
В ту первую ночь, где-то с наступлением темноты, когда я размышлял -
ложиться поверх или внутри спальника, я услыхал, как в хижине завозились.
Он задул лампу и вышел на порог, шагнул наружу и сел у входа. Луна, почти
круглая, начинала выглядывать из-за обнажения скалы, но и он, и скалы, и
хижины были в тени - мне не было видно, чем он занят. Я смотрел и слушал.
Ни звука, ни движения. Он просто сидел там. Наконец я задремал. А когда
через несколько часов проснулся, он все еще был там. Луна теперь стояла
высоко, и его было ясно видно. Он просто сидел там, глядя в сторону этого
старого дерева. Я снова задремал, а когда проснулся через некоторое время,
- быть может, разбуженный ощущением движения, он, дотягиваясь, готовился
уйти в хижину.
На другую ночь, после целого дня наблюдений, я был уверен - он повторит
распорядок. Но нет. Лампа все горела, он продолжал читать. Я лежал
неподвижно, время шло, и вот лампа погасла, а он вышел к порогу и сел у
входа. Я поглядел на часы: что-то после девяти, примерно на час позже, чем
в предыдущую ночь. Я долго лежал без сна, прежде чем смог найти разумный
ответ.
Следующей ночью, после двухдневных наблюдений, я уже знал, что прав. Скоро
он задует лампу и после десяти займет позицию у входа. Так он и сделал.
Луна, теперь почти совсем круглая, выглядывала сзади, из-за скалы, посылая
мягкое сияние вниз, вдоль склона, в сторону дерева.
Все это время он уделял мне не больше внимания, чем своим старым коровам -
а значит, насколько было заметно, всего один беглый взгляд поутру да
ввечеру - убедиться, живы ли они. Полное безразличие. Впечатление было
такое, словно здесь дюжина таких, как я, люди всякого звания толпятся по
соседству, а он по-прежнему одинок, идет своим путем, следуя своему
распорядку, нерушимо упрятанный в глубь собственного бытия. Мне было не
выдумать, как прорваться к нему внутрь или как заставить его выйти наружу.
На второй день после полудня я уловил некий намек. Люди есть люди. Человек
есть человек. Всегда найдется какая-то тень признания, что рядом другой
или другие; быть может, инстинктивный, естественный встречный порыв. Таков
уж неистребимый зов родства. Он был в углу своего сада, рядом с трубой у
водоема, и как раз открывал небольшую втулку, чтобы выпустить воду в
главную канавку. Увидел, что я сижу на ящике у одного из сараев. Увидел,
что гляжу на него. Поднял руку, привлекая внимание. Повернулся, поковылял
к низкой части смехотворного забора, подошел к столбу ограды бассейна,
потянулся и снял с гвоздя что-то, не виденное мною раньше. Старый жестяной
ковш. Сняв его, вновь повесил на гвоздь и поковылял назад, через изгородь,
продолжать полив.
Я поразмыслил над этим. Он не просто ощущал мое присутствие, он ощущал
настолько, что отмечал мои занятия. И не отвергал меня. Он, вероятно, мог
чувствовать даже какую-то тягу к компании, оттого что я рядом. Он видел,
как часто делаю я ходки к этому водоему за водой, за свежей, прохладной
струёй, бившей из скалы. Видел, как таскаюсь со своей жестяной чашкой из
лагеря и обратно.
Утром я сделал встречный шаг. Я вспомнил, как приметил кое-что в первый
день, оглядывая хижину. На полке с припасами стояло полбанки