"К.Шефер. В неверном свете " - читать интересную книгу автора

засмеялся Лейдиг.
- Мы могли бы, - упорно гнул свою линию Штерн, - немного прогуляться в
выходные по Старому городу и поспрашивать тамошних жителей. Или это
запрещено?
- Ну вот! - воскликнул Хафнер. - Еще недавно я тут один среди вас был
глупцом. - Тойер хотел что-то возразить, но ему помешал властный жест его
подчиненного. - Я был глупцом, поскольку с самого начала утверждал, что это
однозначно убийство. Теперь же кто-то покушается на мое свободное время. Как
это понимать?
- Ах, Хафнер, - шеф группы раздраженно прижал кулаки к вискам, -
нажраться ты все равно успеешь.
Его слова заметно успокоили Хафнера.
- Но ты все-таки прав, я вот все спрашиваю себя, станет ли человек
надевать теплое пальто, если собирается свести счеты с жизнью, бросившись в
ледяную воду. К тому же он был маленького роста. Чем человек ниже ростом,
тем трудней ему случайно упасть с моста, перегнувшись через перила. Господи,
да нам никто и не запрещает немного походить там, поспрашивать. - Тойер
ударил ладонью по столу, уколовшись при этом об острие карандаша. - Если вы
пойдете, то я с вами.
Иногда комиссар пытался хоть немного почувствовать вкус жизни, имитируя
жизнерадостность.

Где-то совершенно в другом месте он отправляется в свою поездку. Небеса
потемнели, но его это не огорчает. Нет, не только не огорчает, но даже
радует. Хорошо! Темнота защитит, скроет его.
Он любит эти поездки, и специфический характер служебных командировок
придает ему ощущение легкости, от которого уже трудно отказаться. Вот он,
живой, настоящий, чувствует землю под ногами, ветер, овевающий лицо, и в то
же время он невидим, его нет. На этот раз он будет преимущественно Дунканом,
но сначала Макферсоном. И что вообще значат имя или фамилия, когда по
бюрократическим критериям он вообще не существует? Нигде, ни в одном
компьютере. Как будто он принадлежит к какому-то иному виду людей. В этом
есть нечто изысканное, одиночество так изысканно.
Он едет быстро, но не слишком. Торопиться некуда, время у него есть. На
подъезде к Лондону обычная пробка. Рядом стоит автофура. Напарник шофера
курит и бросает бычки на дорогу. Он выходит и подбирает их. Неотесанный
напарник пристыжен, но он, путешественник, дарит ему улыбку и наслаждается
позором этого тупицы. Дорожный барбос, пожалуй, не забудет такой урок;
разумеется, ему и в голову не придет, что мужик, убирающий с дороги чужие
окурки, может оказаться не педантичным занудой, а кем-то еще. Но только он
не кто-то еще. Он вообще другой, не такой, как все.
Его мысли крутятся вокруг важных для него вещей и не дают скучать.
Постепенно он достигает своего излюбленного состояния - свободных
ассоциаций, почти не облеченных в словесную оболочку. Себя он видит узором,
парадигмой. Лондон - как мельтешащее Нечто, как чудесным образом ожившую
сердцевину тибетской мандалы, сложенной из песка. Он властно берет в оковы
всю эту суету, и пускай его действия тормозятся, он слишком мал, чтобы его
можно было удержать. Он слишком велик, чтобы его можно было сбросить. Именно
этим преимуществом он и отличается от всех.
К вечеру он приезжает в Дувр. Паркуется, по критериям короны,