"Вадим Шефнер. Бархатный путь" - читать интересную книгу автора

так было в годы двадцатые. Тогда было иное соотношение цен. Даже некоторые
взрослые отказывались от трамвая и ради экономии порой ходили на работу
пешком. У большинства же школьников денег вовсе не водилось, а прокатиться
"зайцем" было очень нелегко. В каждом вагоне, справа от входа, сидел
кондуктор. Он следил, чтобы все пассажиры ехали согласно купленным ими
билетам. Над сумкой у него висели три рулончика с билетами разных цветов.
Цвета я позабыл, но помню, что если едешь недалеко - платишь семь копеек,
если подальше - десять, а проезд по всему маршруту стоил пятиалтынный. Сумма
огромная! В переводе на мороженое - три порции! Так что не надо удивляться
тому, что нам с Ленькой очень хотелось покататься по Питеру задарма.
На следующий день я с утра набил карманы курточки кусками хлеба и
отправился на угол Среднего проспекта и Восьмой линии, где у трамвайной
остановки ждал меня мой напарник. Вскоре подошла "шестерка". Народу в вагоне
в то воскресное утро было немного. Кондуктор покосился на нас, - но и
только; прогнать не имел права. Ленька громко, но не вполне внятно,
проглатывая от смущения окончания некоторых слов, произнес:
- Граждане! Помоги(те) кто сколько мо(жет), кто сколько хо(чет) в
пользу беспризорных дефективных де(тей)!
Мы прошли до двери на переднюю площадку, - Ленька с кружкой, я - с
цветами. Два или три пассажира опустили в кружку по монетке, и я выдал им по
цветку. Сошли мы на площади Труда, возле темно-красного Благовещенского
собора, который еще высился там в те времена. Здесь я намекнул Леньке, что
не стоит призывать к пожертвованиям в пользу дефективных детей. Ведь не все
беспризорные - дефективные. Но Ленька возразил мне, что так больше
"жалобности", так больше подадут. И не тебе, Косой, толковать об этом, ведь
ты - сам из дефективников, это все знают. Спорить с Ленькой было бесполезно,
к тому же подошел очередной трамвай. Началось наше катанье по городу. Много
где мы в тот день побывали! И на Невском проспекте, и на Шлиссельбургском, и
на Охте, и у Детскосельского вокзала, и у Варшавского...
Когда трамвайная езда нам слегка поднадоела, мы сошли у Финляндского
вокзала - и решили идти на родной Васильевский остров пешим ходом. Цветов
осталось у нас совсем мало, зато кружка приятно потяжелела; тут надо учесть,
что мелочь в те годы чеканилась из меди, монеты были крупнее и тяжеловеснее,
чем нынче. Мы пересекли Нижегородскую улицу, не спеша прошлись по тишайшей,
мощенной деревянными шашками Клинической, с нее свернули на проспект Карла
Маркса. В те времена этот участок проспекта не отличался многолюдьем. Не
доходя до Боткинской улицы, Ленька замедлил шаг, оглянулся по сторонам и
тихо сказал, что неплохо бы нам вытрясти из кружки несколько монеток на
пирожки. Мы собираем деньги для детей, но мы ведь и сами почти дети. К тому
же ты, Косой, как дефективник, имеешь полное право на пирожок. Оглядевшись,
нет ли поблизости дворника, мы вошли в парадное, прислушались, не спускается
ли кто по лестнице, - и я подставил ладонь, а Ленька стал трясти кружку,
перевернув ее вверх дном. В ней - мы знали, - кроме медных монет, есть и две
серебрушки. Они-то, по нашему предположению, как более мелкие по формату, и
должны были выпасть.
Однако тряс-тряс Ленька кружку, а из нее ничего не вытряхивалось. И
вдруг в подъезд вошел пожилой, долговязый дяденька. Он сразу расчухал, в чем
тут дело, стал ругать нас, заявил, что сейчас отведет нас в милицию. Но
потом, вероятно, понял, что мы от него сумеем убежать, - и тогда он вслух
прочел номер, обозначенный на кружке, а затем сказал, что номер этот он