"Лев Щеглов. Записки сексолога " - читать интересную книгу автора

полки ломились от полузапрещенных и от этого еще более вожделенных записей
"на костях". И, конечно, КВН. Я был капитаном институтской команды. Во всех
городских играх мы побеждали. Среди "поверженных" нами был и Политех, и
Театральный институт. Еще с тех лет я дружен с "побежденными" участниками
команды Театрального, ныне известными драматургом и режиссером Вадимом Жуком
и актером Борисом Смолкиным...
Годы обучения шли своим чередом. Когда все-таки настало время подумать
о выборе будущей врачебной специальности, я остановился на психиатрии. К
старшим курсам я вспомнил, что меня все-таки больше трогает личность
человека - таинственные, никому не видимые процессы, которые происходят в
мозгу, - чем то, что творится в его теле.
Первым впечатлением от выбранной специальности была встреча, которая
заставила меня еще глубже задуматься о тонкой грани между тем, что считается
нормой, а что - безумием. И сколько бы ни было разработано профессиональных
критериев для отделения людей "нормальных" от "ненормальных", эти раздумья
не оставляют меня и по сей день.
Миша (фамилию его я безнадежно забыл: со дня встречи с ним прошло более
сорока лет) был постоянным пациентом психиатрической больницы. Он страдал
тяжелой формой шизофрении. Болезнь практически разрушила его личность: он
неадекватно отвечал на элементарные вопросы, плохо помнил прошлое - как
далекое, так и события недавних дней. При этом основную часть своего времени
он посвящал сочинению стихов. Поразительно: стихи его были талантливы.
Персонал больницы мало интересовался этой странной склонностью Миши. Я же
собрал целую коллекцию его сочинений. Дело в том, что я придумал простую,
абсолютно безобидную мистификацию. Чтобы объяснить, в чем она состояла, я
должен рассказать о круге людей, с которым примерно в то же время меня свела
судьба.
Я стал интересоваться настоящей литературой. В середине 60-х в
Ленинграде царила поэзия Иосифа Бродского, Глеба Горбовского, Виктора
Сосноры. Через друзей я познакомился с Давидом Яковлевичем Даром (настоящая
его фамилия была Ривкин; фамилия-псевдоним Дар практически повторяла
инициалы - ДЯР), последним мужем очень известной тогда писательницы Веры
Пановой. Дар также был писателем. Но те, кто хорошо его знал, запомнили
Давида Яковлевича не благодаря его простой, светлой, но не выдающейся прозе
(его произведений сейчас никто не помнит). Дар был выдающимся наставником
литературной молодежи. Работа с пишущей молодежью ассоциируется в нашем
сознании с ЛИТО (литературными объединениями), с руководством ими. Общение
Дара - или, как мы его называли, Деда - с юными дарованиями слабо смахивало
на канонические представления о творческом наставничестве.
Встречи проходили в квартире Давида Яковлевича. Дед принимал гостей на
кухне. В первый раз увидев Дара, я поразился его внешности: растрепанный
старик, с трубкой в зубах, слегка похожий на Эйнштейна. Он шумно радовался
всем пришедшим. В речи Давида Яковлевича то и дело проскальзывали словечки
из нового тогда молодежного жаргона: такие, как, например, "кайф". Он
упивался музыкой полузапрещенных тогда "Битлз". Так и заявлял:
- Давайте ловить кайф под "Битлз"!
На плите в неимоверных размеров кастрюле дымилось и булькало странное
варево. Дар то и дело подскакивал к этому чану и решительно кидал в суп
очередной ингредиент. Казалось, что он отправляет туда абсолютно все
съестное, которое попадается под руку. Тем не менее результат превосходил