"Аскольд Шейкин. Я - Шерристянин" - читать интересную книгу автора

шмыгнула в другой угол кабинета и теперь насмешливо смотрела на
преследователя, уютно устроившись между египетской мумией и толстой кипою
карфагенских свитков. Виктор Витальевич с досады даже всхлипнул и, расслабив
на паркете тело, дал себе короткий отдых.

Звать на помощь жену было унизительно и недостойно. Некоторое время
профессор сосредоточенно думал, потом он сделал вид, что не обращает больше на
Пенелопу никакого внимания, и стал наблюдать за ней украдкой. Пенелопа подняла
белоснежную лапку и стала ее тщательно вылизывать. Клочка бумаги с бесценными
научными соображениями при кошке не было. Слегка удивившись, Виктор Витальевич
заглянул под шкаф, но его не было и там. Однако виновным в пропаже не мог быть
никто другой, кроме кошки (листочек только-только был под рукой), и Ворошейкин
вынужден был с ней заговорить.

Отношения Пенелопы и Виктора Витальевича давно уже были сугубо официальны,
профессор и кошка были между собой на "вы".

- Пенелопа,- сказал Ворошейкин укоризненно,- ах, как же это, все-таки, не
слишком любезно. Если бы вы только могли отдавать себе отчет...

Профессор запнулся, потому что слово "отчет" тут же вызвало в его уме
кое-какие ассоциации. Он поднялся с пола и, не теряя времени, поспешил к
письменному столу, заваленному грудой книг, рукописей, писем и заметок. Было
совершенно непонятно, как это он только мог забыть, что еще несколько дней
назад надлежало отправить отчет об обнаруженной недавно еще одной эстуарской
надписи в Лондонское общество эстуарологов. Новый образец загадочных этих
письмен был открыт совершенно случайно - они украшали одну из древних ваз в
музее им. Пушкина, и совсем недавно профессор Ворошейкин обратил на них
наконец внимание. Известных науке образцов эстуарского письма найдено было
пока лишь совсем немного, находка еще одного - большое событие. С трудом
отыскав чистый лист бумаги, Виктор Витальевич быстро набросал несколько слов,
перечел написанное, немного подумал и спохватился: писать надо было не
по-французски, а, конечно же, по-английски. Зачеркнув написанное, он стал
искать еще один чистый лист, чтобы на нем перейти на нужный язык, и в этот
момент в прихожей раздался длинный, настойчивый, пожарный какой-то звонок, а
вслед за ним голоса - жены и чей-то еще, может быть, знакомый, а может, и нет,
голос настойчивый, сбивающийся, чем-то обеспокоенный.

Рука профессора замерла на полпути. На столе перед ним лежал тот самый
клочок бумаги, на котором были набросаны драгоценные предположения о глаголах
древних эстуарцев. Ворошейкин радостно засмеялся и виновато взглянул на
Пенелопу. Секунду спустя он уже восторженно перечитывал свои записи вслух.

Да, конечно! Предположение было верным, абсолютно справедливым! С этим
согласится каждый, кто только ознакомится с ходом рассуждений, которые вели к
этой догадке. Сомнений в этом быть не могло...

- Витя,- виновато раздался в кабинете голос жены,- вот мальчик, наш
сосед... Я никак не хотела, я знаю, ты работаешь... Но у него что-то, он
говорит, исключительное, он о чем-то хочет поговорить с тобой как с ученым. Я