"Лев Шейнин. Рассказ o себе ("Записки следователя") " - читать интересную книгу автора

городке, расследуя мои первые дела: о конокрадах, растратах в потребсоюзе,
об одном случае самоубийства "а почве безнадежной любви и одном убийстве "по
пьяному делу" на сельской свадьбе. Я старательно исполнял все "десять
заповедей" следователя, преподанные мне Дегтяревым, Снитовским и Ласкиным,
то есть твердо помнил, что "спокойствие прежде всего", что искусство допроса
состоит не только в том, чтобы уметь спрашивать , но и в том, чтобы уметь
выслушивать , что первая версия не всегда самая верная, что человек
волнуется на допросе не только тогда, когда он виновен, но и тогда, когда он
невиновен, и что еще Достоевский верно заметил, что так же, как из ста
кроликов невозможно составить лошадь, так и из ста мелких и разрозненных
улик невозможно сложить веское доказательство виновности подследственного.
Через полгода меня неожиданно перевели в Москву, и я снова был
прикреплен к следственной части губсуда. А через несколько дней я допустил
свою первую ошибку, стоившую мне немало волнений. Связана она была с делом
ювелира Высоцкого.
Весна 1924 года была очень слякотной, а жил я тогда в Замоскворечье, на
Зацепе, откуда ежедневно ездил в Столешников переулок на работу. Я решил
обзавестись новыми калошами и как-то приобрел в магазине "Проводник"
великолепную пару на красной, едва ли не плюшевой, подкладке, называвшиеся
почему-то "генеральскими".
И вот однажды, очень довольный своим новым приобретением, я приехал на
работу и поставил свои великолепные, сверкавшие лаком и мефистофельской
подкладкой калоши в угол комнаты. Сев за стол в своем маленьком кабинете, я
стал заниматься делом, время от времени бросая довольные взгляды на свое
роскошное, как мне казалось, приобретение.
Снитовский в то время вел среди других дел и дело о ювелире Высоцком, о
котором имелись данные, что он скупает бриллианты для одного иностранного
концессионера и участвует в контрабандной переправе этих бриллиантов за
границу. Снитовский потратил много труда на то, чтобы собрать доказательства
о преступной деятельности этого очень ловкого человека и его связях;
наконец, набралось достаточно данных для того, чтобы принять решение об его
аресте. Занятый рядом других дел, Иван Маркович поручил мне вызвать
Высоцкого, допросить его и объявить ему постановление об аресте, после чего
отправить в тюрьму.
Высоцкий был вызван, явился в точно назначенное время, и я стал его
допрашивать. Это был человек лет сорока, очень элегантный и немного
фатоватый, с золотыми зубами и сладенькой улыбочкой, которую, похоже было,
раз наклеив, он так и не снимал со своего лица и даже, возможно, ложился с
нею спать.
Он очень любил светские, как ему казалось, обороты речи и через два
часа страшно надоел мне своими "позволю себе обратить ваше внимание", "если
мне будет позволено", "отнюдь не желая утомлять вас, я просил бы, тем не
менее и однако", "учесть, если вас не затруднит".
Окончив допрос и предъявив Высоцкому постановление об аресте в порядке
статьи 145 УПК, разрешавшей в исключительных случаях арестовывать
подозреваемых без предъявления обвинения, но на срок не более чем на
четырнадцать суток, я стал терпеливо выслушивать его заявления, что он
"абсолютно афропирован", находится "в совершеннейшем смятении" и
рассматривает случившееся как крайнее, "если позволите быть откровенным,
недоразумение", которое, как он "всеми фибрами души надеется, вскоре