"Маргарита Шелехова. Последнее лето в национальном парке [love]" - читать интересную книгу автора

предъявитель сего является сотрудником Чрезвычайной Экологической Комиссии
Апокалипсиса, личным заместителем Железного Феликса по очистке памятников
от валериановых капель. Я бросил книжицу назад в окно, как ошпаренный, а
он только усмехнулся и указал мне на свою грудь, и тут я увидел на левом
кармане его куртки пять глубоких царапин с кровавыми потеками.
- Бандитская пуля? - поинтересовался я неожиданно для самого себя.
- Кошачья сволочь поработала! Из именного пистолета товарища Рейснер!
Скажите ей, пусть воз-вра-щается. Нельзя же так с первым встречным только
из-за слу-жеб-ного положения.
- Кому, ей? - спросил я.
- Вы знаете, - загадочно произнес собеседник, и я понял, что он
говорит о чьей-то там племяннице, которой я должен был вернуть дискету по
приезду в Москву - так хотели в деревне.
- Послушайте, а куда я вообще попал? - спросил я его, отчаявшись
что-либо понять.
- В ее воспоминания, - сказал он, - мы тут сами по себе живем,
скрещиваемся, как хотим, но без нее не так интересно - дожди и сплошные
заимствования. Цитирование цитат, копирование копий! И вообще все
надоело...
- С дуба падают листья ясеня... - начал было формулировать я ситуацию
про себя любимым стихотворением своего раннего детства.
- Неприличными словами не выражаться! - гаркнул водитель, а потом
лицо его мгновенно обросло густой шерстью, он странно захрипел, обмяк на
ремне и сполз куда-то вниз, оставив на сидении свой скелет.
По мосту я жал на полной скорости, потому что иначе было нельзя.
Длинные бледные руки вырастали передо мной откуда-то из-за боковых
ограждений и скользили по кузову, цепляясь за каждую неровность, и я не
верил в сказки - я не хотел верить в них, но размокшие белесые ногти,
выворачиваясь назад, пытались процарапать стекло перед моими глазами, и я
жал на газ, пока мост не остался позади.
За мостом туман кончился, было обыкновенное солнечное утро, сбоку от
дороги паслась пестрая равнодушная корова, и ноги ее тонули в самых
обыкновенных ромашках, а впереди краснели черепитчатые крыши, и кто-то
постукивал молотком мерно и с расстановкой, словно спешить в этой стране
было некуда и незачем. Через пару часов я уже въезжал в столицу этой чужой
страны, где мне нужно было найти Марию Ивановну, лет сорока восьми отроду,
но я не знал ни фамилии, ни адреса, ни места работы женщины. Я знал только
то, что несколько лет назад ее видели в этом городе. Безрезультатные
поиски длились уже более двух недель, когда мне вдруг повезло совершенно
непостижимым и волшебным образом.
Голодная и отчаявшаяся, с огромным нарывом на шее она лежала на
старом диване в маленькой комнате хрущевской коммунальной квартиры, и в ее
комнате уже не было других вещей, потому что работу она потеряла, семьи не
завела, а чужого языка так и не выучила. Сосед по квартире, старенький
русскоязычный пенсионер, угощавший ее водочкой при случае, рассказывал мне
на кухне про свое бытие.
- Мы с бабкой живем хорошо, слава Богу. За квартиру тоже не платим, и
нас ни разу не отключали.
Дело простое - мне Рик Пайп, сосед наш, посоветовал. Иду в сенуний и
там говорю, что денег нет. Оне меня посылают в содр. Содр дает папирусь.