"Перси Шелли. Hовое платье королевы [love]" - читать интересную книгу автора

своих собственных писем, реагировал бы однозначно. И я, надо признаться, не
отличился оригинальностью. Решил, что ты совершенно разобиделась и отослала
мне обратно весь мой бред вместо нового рисунка. Долго перечитывал все эти
письма, особенно последнее, стараясь понять, что же я сделал неправильно. В
конце концов решил, что все это - совершенно дурацкая игра двух скучающих
психов, и хорошо, что она закончилась, пора уже! Тем более что мне пришло
еще два письма от женщин в ответ на мое объявление. Письма, конечно,
довольно нудные, но ведь это настоящая жизнь, я сам должен делать ее
веселее.

Вот в таких примерно думах я ходил и злился целых два дня. А потом у меня
заболел зуб. Я был в это время в городе, поэтому зашел в поликлинику около
Некрасовского рынка, там как-то раз лечила зубы одна моя знакомая. Врач
оказался и вправду неплохой, только все время жевал мятную резинку, даже
когда сверлил, и на яблоке правого глаза у него была какая-то нехорошая
точка с отходящей от нее красной сетчатой жилкой.

Мне запломбировали сразу два зуба, я вышел из кабинета совершенно выжатым,
и на лестничной площадке увидел бабочку. Бабочка из твоего последнего
рисунка! Только тут она была уже ярче и крупнее. Она сидела на стеклянной
двери, слегка шевеля крыльями... Через пару минут кто-то, проходя мимо,
задел меня, и я понял, что стою и разглядываю обратную сторону таблички
"Выход", наклеенной на стекло. То, что я принял за бабочку, было узором
растекшегося и застывшего клея. Я тут же бросился домой, поскольку мне
пришла в голову одна мысль... и оказалось, что я прав!

Как же я мог этого не заметить! Среди моих писем, которые ты прислала
обратно, оказался чистый листок бумаги! Вернее, письма были завернуты в
него. Я вынул стеклянную дверцу из книжного шкафа, потом развел на палитре
несколько акварельных красок и стал капать ими на стекло, не особенно думая
о том, какой рисунок образуют капли, но подчиняясь каким-то внутренним
импульсам. Когда я почувствовал, что достаточно, я отложил палитру, прижал
к стеклу листок и тут же перевернул его...

Ха! До этого момента я писал письмо, думая, что пошлю его тебе вместе с
этим чудным рисунком. Какой дурак! Я опять собирался похвастаться, и чуть
было не сделал очередную глупость. Ведь эта акварель, отпечатанная со
стекла - это и есть письмо от тебя мне!........."

На этом заканчивалось последнее письмо - его, похоже, не дописали, зато в
нескольких местах на бумаге виднелись бледные разноцветные пятна. Я бросил
его на стол к остальным. Было тихо, только во дворе ветер кружил сухие
листья. Но овладевшее мной ощущение - тревожное, хотя и любопытное -
находилось в странном контрасте с этим внешним спокойствием. Казалось, я
сижу в мягком и неподвижном кресле самолета, который в это время беззвучно
разгоняется и отрывается от земли. Или я нахожусь в уютной теплой комнате,
где-то в детстве, в мягком свете настольной лампы, и вдруг замечаю, что по
стене, оклеенной аккуратными розовожелтыми обоями, бежит трещина, и в ней
что-то непрерывно движется, мерцает... Только сейчас все было наоборот -
снаружи все пребывало в неподвижности, но что-то летело, менялось внутри...