"Светлана Шенбрунн. Пилюли счастья (роман) " - читать интересную книгу автора

хлеба, все, что только удастся получить или раздобыть. Я ими любовалась,
восхищалась их выдержкой, их верой в победу. Рабочие на оборонных заводах
получали усиленное питание, но это тоже было ничтожно мало, совершенно
недостаточно для молодого организма, да еще при многочасовом рабочем дне. А
когда перестали ходить трамваи, изматывала дорога. Вере на работу и обратно
приходилось делать в день по десять, если не больше, километров. В такой
жуткий мороз.
Так что, конечно, ничего удивительного, что все кончилось печально.
Но первой умерла не Вера, а Женя - окатила себе ноги ледяной невской
водой. Это когда комсомольцев направили любой ценой доставить воду на
хлебозавод. Простояла на морозе несколько часов с мокрыми обледеневшими
ногами, пока не упала без чувств. Дома мы привели ее в сознание, но спасти
ее было невозможно. Она сказала, что никак не могла выйти из цепочки, потому
что ей было очень стыдно перед товарищами за то, что она не удержала этого
ведра - ведь столько человек, еле держась от слабости на ногах, подняли его
от Невы и передавали из рук в руки целый километр или даже больше, а она,
расплескав эту драгоценную воду, свела на нет все их усилия... Вот о чем она
думала. Двое суток в бреду все мучилась от своей неловкости и просила
извинить ее, не сердиться.
Но я забегаю вперед. Я сначала хотела рассказать о том времени, когда
девочки еще были живы. У нас, на нашей же лестничной площадке, в квартире
напротив, незадолго до войны поселилась молодая семья - офицер с женой,
перевелись к нам откуда-то с Дальнего Востока. Очень заметная пара: она -
яркая пышная блондинка, а он - высокий сухощавый шатен с усиками. Но его я
видела всего лишь считанные разы, он вскоре был отправлен на фронт, она
осталась одна, но, как выяснилось, беременная на пятом месяце. Ничего
ужаснее невозможно себе представить. Видимо, это ее положение и толкало ее
на всяческие хитрости: она прилепилась к нашим девочкам, не знаю уж как, но
сделалась завсегдатаем в нашей квартире, восхищалась их дружбой и всячески
втиралась в доверие. Трудно поверить, но они приняли ее в свою компанию и
стали делиться хлебом и всем, что у них было. Причем она без устали уверяла,
что будет необычайно им полезна и вот-вот вложит свою долю в общий котел.
Рассказы ее были столь подробны и красочны, что я сама в какие-то моменты
невольно им поддавалась.
Она, например, утверждала, что на Выборгской стороне живет ее тетка, с
которой они летом успели наварить двадцать, если не больше, трехлитровых
бутылей клюквенного и крыжовенного варенья, и половина всего этого богатства
по праву принадлежит ей, и она дожидалась только снега, чтобы перевезти их к
себе на саночках, и надеется, что девочки ей в этом деле помогут. И тут же
прибавляла: "Это, правда, такой простреливаемый район, страшно туда и
сунуться. Но обязательно надо пойти, а то тетка, старая зараза, чего
доброго, вообразит, что я уступила ей свою часть". А потом к этому варенью
стали прибавляться и сухари, и сало - все каким-то образом от той же тетки,
будто бы оставленные там на хранение. Многое в ее рассказах путалось и
вызывало сомнение, но девочки всему верили. Она еще сетовала, что тетка,
дескать, женщина пожилая и темная, не понимает, что варенье - это витамины,
особенно клюквенное, а витамины - это поважнее, чем любой хлеб или крупы.
Возьмет, чего доброго, и сменяет. И тут же приводила пример: вот Петровские
в том месяце сменяли большую и довольно еще упитанную собаку на двадцать
пять порошков аскорбинки. Вот что такое витамины! И без конца рассуждала,