"Светлана Шенбрунн. Пилюли счастья (роман) " - читать интересную книгу автора

приличия задаются кой-какие вопросы - о детях, о самочувствии, ответы
выслушиваются рассеянно.
Бравый вид Мартина непреложно свидетельствует о том, что в каждое
отдельно взятое мгновение он готов вскочить и птицей понестись по кругу.
Давно бы уже вскочил и понесся, если бы не дань общению...
Да, кстати: нам предстоит еще обсудить, чего недостает к завтрашнему
семейному обеду, и зайти на обратном пути в магазин. Если же в приветствиях
и разговорах вдруг возникает пауза - если она непредвиденно затягивается, -
можно снова ласково попенять:
- Очень жаль, дорогая, очень жаль, что ты не хочешь к нам
присоединиться...
Он знает, что я не великий мастер конькобежного спорта. Хотя, как ни
странно, свои юные лета - юные свои зимы - провела именно на катке.
Все девочки после школы отправлялись на каток. А куда еще нам было
отправляться? Подозреваю, что мои подружки и вправду обожали коньками звучно
резать лед, хотя наши вылазки не стоит путать с веселыми катаниями начала
века, столь сочно и красочно описанными в русской литературе. Я всегда
двигалась последней - дрожа от холода и страшась неизбежной встречи с
районными хулиганами, не забывавшими подставить девчонкам вообще, а мне в
особенности коварную подножку.
Каток у нас, надо признать, был первоклассный, нисколько не хуже
здешнего - правда, появляться на нем таким, как мы, запрещалось, он
предназначался исключительно для соревнований и тренировок настоящих
разрядников, но мы проникали: ныряли в дырку в заборе или проскальзывали под
носом у ленивого сторожа - портить зеркально-гладкий чемпионский лед.
Коньки всегда были тупые, поскольку приходилось шагать в них
(шкандыбать, по выражению мамы) по посыпанным солью и песком тротуарам.
Ни о каких переодеваниях не могло быть и речи - попробуй-ка оставь на снегу
пальто или ботинки, не успеешь оглянуться, как им "приделают ножки"!
Обратная дорога была не столь уж дальней - перелезть через забор, пересечь
трамвайную линию, миновать школу и два жилых дома, - но как же я успевала
задрогнуть и промерзнуть в своей фуфайке! Собственно, это была не фуфайка, а
серенький немецкий свитерок ("трофейный", как тогда говорили, - отец привез
его "с фронта", то есть из поверженной Германии).
На катке не бывает холодно, но уже через минуту по выходе тело
обращается в бесчувственную ледышку. Тот, кто не оттаивал в тепле с мороза,
не знает, что такое боль. Я подставляла руки под струю холодной воды,
казавшейся кипятком, терла ноги, тряслась и скулила, но назавтра снова, как
обреченная - как приговоренная к этой муке, - проделывала тот же путь.
Впрочем, не один только страх быть покинутой и отверженной гнал меня, была
еще одна причина, чрезвычайно важная: коньки. Сколько я о них мечтала!
Сколько ночей они мне снились - сверкающие стальные ножи, на которых можно
птицей летать по льду!..
У всех девочек во дворе и в школе были коньки, только у меня их
почему-то не было. И вот, когда я уже смирилась, уверилась, что мне не
суждено их иметь, отец вдруг принес "хоккеи" (существовали еще фигурные и
"норвеги", но не для таких неуклюжих девочек, как я). Всю ночь я не спала и
все утро потом разглядывала свою ногу в новеньком крепком ботинке! Мне
представлялось, что теперь я стану такой же сильной, высокой и ловкой, как
самые выдающиеся мои одноклассницы, как Ира Каверина и Таня Громова. Как же