"Люциус Шепард. Ночь Белого Духа (Авт.сб. "Ночь Белого Духа")" - читать интересную книгу автора

были увешаны фотоснимками, по большей части изображающими официанта в
компании разнообразных туристов, но на нескольких был запечатлен пожилой
тибетец в синем халате, с пальцами, унизанными бирюзовыми перстнями, с
автоматом в руках - владелец заведения, один из членов племени лхампа,
участвовавшего в партизанской войне против Китая. В ресторане он появлялся
редко, но всякий раз его сердитый вид действовал на посетителей весьма
угнетающе, и разговоры смолкали.
За обедом Элиот старался увести беседу прочь от тем, способных выбить
Микаэлу из колеи - рассказал ей о клинике Сэма Чипли, о визите далай-ламы
в Катманду, о музыкантах у Сваямбхунатха. Жизнерадостные, экзотические
темы. Безмолвие Микаэлы казалось настолько искусственным, что Элиота так и
подмывало растормошить ее, и чем больше он выводил ее из оцепенения, тем
более оживленной становилась ее жестикуляция, тем лучезарнее вспыхивала ее
улыбка - совсем не та улыбка, что при первой встрече. Она внезапно, словно
непроизвольно, озаряла лицо девушки, будто расцветающий подсолнух, точно
перед ней сидишь не ты, а первоисточник света, составляющий твою суть.
Конечно, она осознает твое присутствие, но предпочитает закрывать глаза на
несовершенство телесной оболочки, прозревая совершенное существо, твою
истинную природу. Она направлена именно на тебя, поднимая тебя в
собственных глазах, - и Элиот, павший в собственных глазах в бездонные
хляби, из кожи вон лез, только бы не дать этой улыбке угаснуть. Даже
рассказывая собственную историю, он обратил ее в шутку, этакую метафору
искаженных американских представлений о цели восточных исканий.
- А почему бы вам ее не бросить? - поинтересовалась Микаэла. - В смысле
- медитацию. Если она не удается, к чему упорствовать?
- Моя жизнь пребывает в подвешенном состоянии. Я боюсь, что, бросив
упражнения, изменив хоть что-нибудь, я либо опущусь на самое дно, либо
просто улечу. - Он постучал ложечкой по чашке, давая официанту знак налить
еще чаю. - Вы ведь не всерьез собрались замуж за Ранджиша, а? - спросил
он, удивляясь тому, что настолько озабочен подобной перспективой.
- Наверно, нет. - Официант налил им чаю под аккомпанемент шепчущих из
наушников барабанных ритмов. - Я просто чувствовала себя потерянной.
Видите ли, мои родители подали на Ронни в суд за песню, и я получила кучу
денег, отчего мне стало еще горше...
- Давайте не будем об этом.
- Да ничего. - Она утешительно коснулась его запястья, а когда убрала
руку, Элиот продолжал ощущать кожей теплый след ее пальцев. - В общем, -
продолжала Микаэла, - я решила отправиться путешествовать, и вся эта
чуждая обстановка... Ну, не знаю. Я начала помаленьку съезжать. А Ранджиш
стал чем-то вроде тихого убежища.
Элиот почувствовал безмерное облегчение.
Когда они покинули ресторан, улицы были запружены праздничными толпами,
так что Микаэла взяла Элиота под руку и позволила ему вести себя. Всюду
были невары в шапочках а-ля Неру и белых шароварах, просторных на бедрах и
плотно обтягивающих икры; группки туристов, вопящих и размахивающих
бутылками рисового пива, и индийцы в белых халатах и сари. Воздух был
напоен ароматами благовоний, а побагровевшие небеса над головой были
испещрены звездным узором и казались полотнищем, натянутым между крышами.
У самого дома на них с разгона наткнулся мужчина с диким взором, одетый в
синий атласный халат; следом двое мальчишек тащили козла с вымазанным