"Люциус Шепард. Закат Луизианы" - читать интересную книгу автора

- О нет, Ансон, - проговорила она. - Мне очень, очень плохо. - Она
откинула назад прядь волос, упавшую на глаза, и почувствовала страшную
слабость, словно на это движение ушли последние силы. - В чем дело?
- Там толпа собралась, - сказал он. - Куча народа приехала из
Шевенпорта на День святого Иоанна. Должно быть, в Шевенпорте беда с
продуктами. Они заказывают все подряд из нашего чертова меню. Мне одному не
справиться.
- Господи! - Вайда снова бессильно опустила голову.
- Я понимаю, что тебе нездоровится, но я правда зашиваюсь.
Она с трудом поднялась на ноги, двигаясь так же медленно и неуклюже,
как явленная в видении фигура. Смертельно усталая.
Ансон задержался на пороге и обернулся.
- Ты идешь, девочка?
- Сейчас приду, - сказала Вайда.

11
Момент истины

Заросшая папоротником тропа, к которой Арлис направила Мустейна,
уводила в темно-зеленый сумрак леса. Косые лучи бледного солнца, насыщенные
золотистой пылью, касались верхушек кустов. Над головой, в кронах дубов,
пели дрозды и щебетали сойки; стрекотали цикады, и лягушки издавали
гортанные булькающие звуки, которые все вместе напоминали электронную
аранжировку дождя. Влажный воздух был напоен запахом болотных трав. Всякий
раз, когда Мустейн отводил в сторону ветку, рукав насквозь промокал от росы,
стекающей с листьев. Через несколько минут он разглядел впереди лачугу на
узком мысе, далеко выступающем в черную воду болота, окруженного высокими
стройными кипарисами, похожими на колонны разрушенного дворца, крыша
которого некогда простиралась на многие мили. Со стороны Залива медленно
ползли серые облака, и к тому времени, когда Мустейн продрался сквозь густые
заросли, преграждавшие путь к мысу, все небо заволокло облачной пеленой и
ветер морщинил воду и шевелил бороды мха на ветвях кипарисов. Ледяные капли
дождя кололи кожу. Температура воздуха падала.
Хибара походила на строение, сброшенное на землю с небольшой высоты и
деформировавшееся от удара: серые, потемневшие от времени дощатые стены
прогнулись внутрь, покрытая толем крыша провисла. Окна были заколочены
листами разбухшего от сырости картона, а три ступеньки крыльца сильно
просели и растрескались. Дверь висела на одной петле. Лачуга имела жилой
вид. Мустейн громко спросил, есть ли тут кто. Дождь усилился, холодный,
проливной. Он крикнул еще раз и, не получив ответа, осторожно поднялся по
ступенькам и вошел внутрь. Зловонная тьма окружила его, тошнотворный
сладковатый запах затхлости человеческого жилья. В полумраке он рассмотрел
постель - даже не постель, а подобие гнезда, сооруженного из ветхих одеял,
засаленных подушек и другого тряпья, то ли простыней, то ли предметов
одежды. У задней стены лачуги возвышалась печь, а напротив кровати стояли
грубо сколоченные стол и стул. На столе валялись несколько пожелтевших
газет, покрытых плесенью дешевых книжек в мягкой обложке и альбом в красном
переплете. На печи громоздились горы грязных кастрюль и тарелок, а пол был
усыпан обрывками целлофана, конфетными фантиками, лоскутками ткани, кусками
картона и прочим мусором.