"Люциус Шепард. Закат Луизианы" - читать интересную книгу автора

плотнее и нежнее, чем вода Залива. Одна эта мысль доставляла ей чувственное
наслаждение.
Она плавала под недавно взошедшей луной, похожей на треснувшее
серебряное зеркало, подвешенное среди листвы. Мысли приходили в виде
образов, и она парила среди них, вызывая в воображении старых друзей.
Некогда они казались насущно необходимыми соучастниками ее радости. Теперь
она видела в них простоту древних изваяний, забытые одинокие тайны, подобные
надгробным мраморным статуям, опутанным лозой перегоревшей болезненной
страсти. Но она все равно видела себя такой, какой была в юности. Ранимой и
страшно растерянной, но чистой и желанной, из плоти и крови. Вайда почти
верила, что время течет медленнее для нее, чем для всех остальных,
выталкивая ее на затененную периферию и не подпуская к залитому ярким светом
центру жизни, - и она не знала, хорошо это или плохо. Подобные мысли тянули
ко дну свинцовым грузом, выводили из состояния равновесия. Чтобы удержаться
на поверхности воды, ей приходилось плавать взад-вперед через пруд, делая
ритмичные гребки с неутомимостью заводной игрушки. Укрепляя сердечную мышцу,
гладкие мышцы рук и ног. Вайда словно прокладывала тоннель, загребая
горстями и отбрасывая назад черную воду, рывком продвигаясь вперед с каждым
взмахом руки. Вперед-назад. Касаясь берега и быстро разворачиваясь. Едва
успевая разогнаться до разворота. Лунный свет дробился в глазах.
Выйдя из воды, Вайда растянулась на плоском валуне на южном берегу
пруда, чтобы обсохнуть. Луна лизала тело прохладным языком, стебли травы
колыхались и щекотали ляжку. Она была высокой и длинноногой, без малого
шести футов ростом, с тонкой талией и широкими бедрами, с бледной
веснушчатой кожей, наводившей на мысль о крапчатой яичной скорлупе, и густо
обсыпанной веснушками грудью. На женщину с такими формами разинув рот
таращатся парни из автомобилей, подрагивающих перед светофором, и говорят
своим приятелям: "Гляньте, мне бы такую", а потом, прокричав какую-то
глупость насчет киски, срываются с места и уносятся прочь. У нее были
крупные черты лица, - слишком крупные, чтобы считаться красивыми, сказали бы
недоброжелатели, - и радужные оболочки темно-карих глаз походили на четко
очерченные мишени на фоне белков. Чудилось что-то пугающее в совершенстве ее
статного тела, в суровой бесстрастности черт. Она казалась воплощением
красоты, лишенной своеобразия и тепла. Марш называл ее Принцессой - и это
было не ласковое прозвище, а продуманное определение, призванное выделить
Вайду из круга его знакомых, подчеркнуть тот факт, что почти все видят в ней
женщину властную и холодную. Конечно, Вайда занята самой собой, говорили
люди; конечно, она самовлюбленная стерва. И тем не менее все они в глубине
души подозревали, что она слишком хороша для них, что ей предназначена
особая участь. Они могли одновременно любить и ненавидеть Вайду и, общаясь с
нею, находились под таким неприятным впечатлением от ее невозмутимости и
внутренней силы, что лишь задним числом понимали, насколько она красива. Но
это было ложное впечатление. Вайда была куда более красива, чем сильна. Даже
в лучшие времена ее постоянно одолевали беспричинные страхи, приступы
безотчетной тревоги и каждую ночь мучили кошмары. Она считала, что кошмарные
сны насылает Марш с целью причинить страдания, какие она знала в
Нью-Орлеане, когда терпела издевательства любовника. Ее жизнь превратилась в
бесконечное противостояние тяжелым видениям, и с каждым днем борьба
становилась все труднее.
Обсохнув, Вайда собрала свои вещи и отправилась домой, не потрудившись