"Люциус Шепард. Закат Луизианы" - читать интересную книгу автора

исчезает пятьдесят раз в минуту.
Люди весь день прячутся за зашторенными окнами, жуют бутерброды и
смотрят телевизор, отдыхая от истины. Сегодня они повалят в бары рано. Они
будут пить егерские сто грамм, зеленый абсент и экзотические коктейли -
сладкие яды для очищения душ; и закончат стоя на парковочной площадке на
четвереньках, со свисающими с губ нитями желчи. Три жеманные двадцатилетние
девчушки-лесбиянки шепчутся о своих надеждах и страхах, время от времени
обнимаясь и плача на плече друг у друга. В барах повсюду вспыхивают драки.
Избитые парни с распухшими скулами, рассеченными бровями и пошатывающимися
зубами, морщась от боли, рассматривают свои отражения в освещенных
флуоресцентными лампами зеркалах в сортирах. Богатый мужчина признается
проститутке в любви и заливается слезами. Чарли Духаген, шестидесяти восьми
лет, бывший пожарный, родственник Духагенов с Солт-Харвест-стрит,
просаживает свою пенсию за игорным столом и уходит домой.
Все виды наказания.
Неужели так везде? - спрашиваете вы.
Серьезно?
Мустейн продолжает гнать машину через ночную Алабаму, потом выезжает на
территорию Солнечного штата. Лицо у него обветрено, сухая кожа натянута на
лице. Лобная кость давит на мозг. Он чувствует искушение выехать за
разделительную линию автострады, навстречу ярким фарам. Сейчас ему нужна
только Вайда. Он видит ее, ощущает ее вкус, ее запах. Он любит Вайду еще
сильнее с тех пор, как предал ее (если действительно предал). Такое
наказание несет он. Акт полного самоуничтожения. Песни изольются из недр его
души. Белые полумесяцы выступят под ногтями. Он не желает анализировать
прошлое. Непонимание есть своего рода понимание. Он сознает, что это
глупость, но глупость работает на него.
Сейчас - сверхурочно.
Мустейн сворачивает с автострады на стоянку грузовиков с яркой круглой
вывеской закусочной "Саноко" на высоком столбе, хорошо заметной с дороги.
Белый свет льется из окон здания, словно радиоактивное излучение. Толстый
слой розовых румян на щеках официантки кажется еще немного липким. Ее губы
напоминают Мустейну красный мармелад. - Кофе, - говорит он.
Телевизор настроен на канал "Си-эн-эн", и водители грузовиков,
толстобрюхие работяги в бейсболках, футболках и джинсах, смотрят на
армейского медика, объясняющего, как пользоваться респиратором; он говорит
так медленно и таким простым языком, словно обращается к детям.
Красно-бело-синяя надпись внизу экрана гласит: "Америка наносит ответный
удар".
Сидящий за стойкой Мустейн роняет голову в ладони. У него такое
ощущение, будто он не живой человек, а призрак, парящий между полнокровными
официантками, дальнобойщиками и ночными путешественниками. Но в то же время
он слишком тяжеловесен и массивен для этого окружения. Неуязвим как камень.
Когда официантка спрашивает: "Хочешь яичницу или еще что-нибудь, золотко?" -
слова отдаются эхом у него в голове, превращаются в заклинание, вытесняющее
все мысли, и он с трудом сосредоточивается, чтобы мотнуть головой и
промычать "Н-нет".
Теперь он чувствует то, что не чувствовал никогда раньше. Что вы должны
чувствовать, что все должны чувствовать: поток жизни рывками пробегает
сквозь него, словно ножовка, наткнувшаяся на сучок в древесине. В результате