"Борис Шергин, Степан Писахов. Сказы и сказки " - читать интересную книгу автора

высохнут корни, будет перекати-поле... Надо сохранить хотя бы воспоминание о
прошлом богатстве не в изуродованном и не в заспиртованном виде, а живым и
действенным". Этой программе было вполне созвучно и вступление самого
Шергина, в котором он клятвенно - на всю жизнь - формулировал главный
творческий принцип: "Поючи держи в уме студено северно море, архангельски
текучие дожжи и светлые туманы. Тогда станут былинные словеса поющим и
слушающим не на час, не на неделю, - на век человеческий".
Песенно- эпические опыты настраивали на восприятие литературного
искусства Шергина как строго серьезного. Тем неожиданнее "хохочущая",
веселая книга 1930 года "Шиш Московский" - "скоморошья эпопея о проказах над
богатыми и сильными". Мастер торжественно-печальных старин виртуозно владел
грубовато-озорным юмором крестьянской бытовой прозы.
Вот он - Шиш, "прохвост", "румяный разноглазый, вертлявый", который
"красным девушкам во сне снится": ему "все рады"; завидев его, царь "сразу
начал сгогатывать". Шиш бежит по сказкам с прискоком, и даже тучка подлинной
печали (старшие братья Шиша, "мужики здоровенные, скопидомы", гонят его из
дому: "При твоем худом здоровье первое дело свежий воздух... ночуй в сарае,
а день гуляй по миру") лишь на миг омрачает физиономию находчивого героя,
своей улыбкой солнечно озаряющего "московское царство". Вездесущий Шиш
сегодня выпорет "дикого барина", у которого люди "упились бедами,
опохмеляются слезами", завтра осрамит полицию, накормит краденым царским
быком голь перекатную. Господам всех калибров, включая самого царя, солоно
от Шиша. Когда же его кидаются искать через адресный стол, сыщикам остается
только всплеснуть руками: местом жительства плута оказывается "угол
Сливочной и Колбасной, а дому номер красный".
"Шишов разум всех перешиб", - резюмирует рассказчик историю похождений
обманщика, действующего, в соответствии с поэтикой народной сатиры, среди
гротескно-карикатурных персонажей - представителей социальных верхов
("Фрелины песни поют, как кошек режут", у барина рожа вытягивается "по
шестую пуговицу", генерала впору отправить "на салотопенный завод" и т. д.).
Самобытный дар автора "Шиша Московского" был признан именно в его
литературном качестве: в год принятия в Союз советских писателей Шергин был
делегирован на I съезд Союза от его столичного отделения. Между тем
Шергин-писатель во многом еще только начинался.
В 1936 году выходят "Архангельские новеллы" - пестрая яркая книга.
Лучшие ее страницы охвачены гераневым пожаром чувственной радости и
воссоздают нравы старомещанского Архангельска. Стилизованные во вкусе
популярных переводных "гисторий" XVII-XVIII веков новеллы посвящены
скитаниям в Заморье и "прежестокой" любви персонажей из купеческой среды.
Первыми тремя книгами Шергин, с одной стороны, как бы восстанавливал
прежний фольклорный репертуар столицы Двинской земли. С другой стороны,
вторая и третья книги обнаружили столь большую импровизационную свободу
автора, столь активную обработку народных сюжетов, что ссылка на фольклорный
первоисточник в предисловии к "Архангельским новеллам" ("новеллы и сказки...
слышаны были мною дома, в городе Архангельске... в юности") должна быть
воспринята как формула авторской скромности, и только. "Архангельские
новеллы" - не фольклорный сборник, а сборник произведений писателя Шергина,
который воскрешал в этих многократно перелицованных самим народом сюжетах то
самое, за что их ценила староархангельская аудитория, - нравы Двинской
земли. В сказках, балладах, скоморошинах, где действовали купеческие дети,