"Галина Щербакова. Ангел Мертвого озера" - читать интересную книгу автора

- Егерь, - говорит она громко.
- Что она сказала? - спросил тот, что выиграл пари.
- Егерь, - ответил проигравший. - Из охотниц, что ли?
Мозг устало оседает на дно головы, в уютную ямку затылка. Он умрет
через две минуты. Это достаточно много, чтобы испытать удовлетворение от
проделанной работы. Он, мозг, отправил в небытие женщину, в которой жил, на
самом лучшем транспорте из возможных - наслаждении. Как же глубоко она
запрятала это свое неосуществленное счастье; не вспомни она слово "егерь",
так бы и не нашел мозг среди миллионов клеток ту, что была единственной,
несостоявшейся любовью.

Китеж на вашу голову

Звонок был хамский.
- Вы тетя Зина?
- Куда вы звоните?
- Тете Зине. Это вы? Ну шо вы в Москве все такие запуганные?
Я никому в этой жизни не тетя Зина. У меня нет племянников. И вообще я
сто лет уже Зинаида Николаевна, к которой обращаются на вы. Муж зовет меня
Идой, а тех, которые могли бы меня назвать Зиной, я давно, давно утратила.
Но это "шо"... От него мне не деться никуда. Пряный вкус и острый запах
слов-паразитов родины ворвался ко мне в дом, даже не переступив его порога.
Он меня душит, но одновременно я им наслаждаюсь. Только оттуда меня могут
назвать как угодно. Мои земляки никогда не были озабочены поисками слов. "Ты
жопа, Зина, - это при покупке неудачного укропа. - На шо ты его купила?" "Тю
на тебя!" - говорили мои школьные подружки во всех случаях жизни - радости и
горя. "Чего это грубо? Грубо за грубкой (печкой) хватать за грудки". Слова
на моей родине - птицы вольные, никакими правилами не окольцованные.
- Да, - отвечаю я. - Я тетя Зина. С кем имею честь?
- Та ну вас, тетя, с вашей честью. Я Тосина дочка. Лидка. Я стою возле
вашего дома, но не знаю, на шо нажать, чтоб дверь открылась. Говорите, я
записываю.
Кто такая Тося? Имеется в виду, что я ее знаю? Но я такой не знаю!
- Та говорите же! Я не наводчица. Я Тосина дочка. Чаусовы мы, от вас с
краю.
Так, наверное, должен подыматься град Китеж для тех, кто в него верит и
ждет его всплытия. Сначала купола в морской тине с ошметками парусов, потом
все ниже и страшней до самых что ни есть косточек, косточек, косточек
русских. На меня же надвигается хатка, бедная-пребедная. Там живет Тося, она
шьет на продажу стеганые валенки, которые носят те, что еще беднее ее. Тося
погорела на обмене денег в шестидесятом. Мой народ всегда бывает застигнут
врасплох жизнью. "Тока-тока" перестали забирать людей, как стали отымать
деньги и вещи. Какие красивые костюмы были у шахтеров, лучше летчицких.
Отменили. И все подземные доплаты отменили тоже. А огороды? Сколько раз
ходили и вымеряли, и ни разу, чтоб добавить, всегда, чтоб урезать. Про
животных уже и говорить нечего. Когда запретили коров, это, честно говоря,
было хуже начала войны.
О, моя улица, я впадаю в твой стиль, я вижу эти шитые валенки тети
Тоси, я их уже надела, как моя бабушка. Я училась со способным хулиганом
Витькой Чаусовым, но я не помню в их доме никакой Лидки. Родина падает мне