"Галина Щербакова. Год Алены " - читать интересную книгу автора

стали плавиться от жары, испуская такой аромат, что подошла одна тетка и
спросила:
- Не пойму, что вы такое кладете в котлеты? У меня тоже вкусные, но до
ваших, судя по запаху, далеко.
- Я не знаю, - виновато ответила Нина. - Это мама...
- Так секреты ж надо узнавать! - закричала тетка. - Ваша мама помрет -
дай Бог ей здоровья, - а вы останетесь ни с чем. Скажите ей, молодой
человек, - это она Славику, - рецепт - это все! Ничего за него не жалко.
Дайте тогда попробовать.
Развернули котлеты, дали тетке, сами стали есть, запивая теплой водой.
Тетка жевала внимательно, тут же комментируя:
- Чеснок толченый, а лук пережаренный... А у меня сырой. Картошка на
мелкой терке тертая. Мяса два. Поросячье и коровье.
- Только поросячье, - тихо сказала Нина.
- Девочка! - возмутилась тетка. - Разве ж я не чую? Кусочек коровьего
точно брошен...
Нина молчала. Не было коровьего мяса, не могло быть. Держали поросенка,
козу, уток. После голода сорок седьмого мама сказала: "Буду держать скотину,
сколько смогу... Мало ли что?"
Тетка вытерла руки о цветы, которые росли на железнодорожной клумбе, и
ушла к своим оклункам. Так у них назывались мешки.
И вот тут, на таком прозаически-котлетном фоне, Нине первый раз в жизни
объяснились в любви. Что побудило этого лопоухого, молчаливого Славика - бог
весть. Только он, багровея, сказал в тот момент, когда Нина сворачивала
промасленную газету, чтоб выбросить:
- Если у тебя что не получится в Москве, ты давай в Харьков. Я буду
ждать... - Он набрал воздуха, выдохнул его почти весь и уже на остатке не то
просипел, не то просвистел, а может, даже - как это? - прочревовещал: - Я
всю жизнь буду тебя ждать. Всю жизнь и каждый день.
В общем, если оробевшей перед будущим Нине нужны были шенкеля в бок,
она их получила. Все что угодно! Только не Харьков и не Славик. Фу!
Утром Нина написала:
"Приезжай, девочка. Буду тебе рада".
Когда написала слово "рада", допустила ошибку. Написала "раба".
Вспомнила, как боролась с собой в молодости. Она называла эту борьбу
чеховским "выдавливанием из себя по капле раба". "Капли брякали о цинковое
дно, и такой стоял шум", - с грустью подумала Нина.
- На носу лето, - объяснила Нина свекрови. - Вы все равно будете за
городом, я, может, тоже куда-нибудь поеду. Пусть девчонка поживет.
- Учти, в свою комнату не пущу, - категорически отрезала свекровь.
- Я пущу, - ответила Нина.
Что-то нехорошее в ней шевельнулось. Жалость к себе самой? Или гнев
против свекрови, которая жила ведь с Дашкой, до сих пор у нее в комнате
диванчик стоит. Но тут же Нина прикрикнула на себя. Не сметь! Не сметь
давать расти в себе ни жалости, ни гневу. Им только дай волю, только дай...
Опустив открытку в почтовый ящик, Нина подумала: Алена вызвала из
небытия силы, о которых она, Нина, забыла... Это же надо! Ра-ба...
Интересно, сейчас кто-нибудь выдавливает его по капле?
Нине хотелось притащить за уши ту девчонку, какой была сама...
"Сколько? Тридцать с хвостиком лет тому..." Она хотела поставить ее рядом и