"Борис Викторович Шергин. Устюжского мещанина Василия Феоктистова Вопиящина краткое жизнеописание." - читать интересную книгу автора

заказ.
Самозванный художник, а по существу малярешко самое немудрое, Варнава
Гущин не однажды костил Иону Неупокоева в консистории, якобы пьянственную
личность. Но пусть беспристрастные потомки судят хотя бы по такому факту:
"Де мортуи низиль ни бебэне". Но таково было повседневное поведение
самозванного Варнашки и К+. Отнюдь не оскорбляя памяти усопших, которые,
напившись, пели несни в храме божием, где имели пребывание по месту работ!
Каковые несвойственные вопли в ночное время вызывали нарекание проживающих
деревень.
Но мастер призванный, а не самозванный, Иона, когда ему доверено поновить
художество предков, с негодованием отвергал, даже ежели бы поднесли ему кубок
искрометной мальвазии, не то что простого. Но даже и принявши с простуды чашки
две-три и не могши держаться на подвязах, Иона все же не валялся и не спал,
но, нетвердо стоя на ногах, тем не менее твердою рукою побеливал сильные места
нижнего яруса; причем нередко рыдал, до глубины души переживая воображенные
кистью события.
С Ионою Терентьевичем ходил я десять годов не как в учениках, а в
товарищах. Такого человека более не доведется встретить.
Преставился в 1895 году в городе Каргополе.
Такой удивленный житель Иона, что у него-не было ни к кому хозяйствешюго
поведения. Ходил зимой и летом одним цветом: одежонка сермяжных сукон.
Прибыльные подряды на округ были в руках загребущих человеков. У Ионы его
многотрудные руки простирались только ко краскам да кистям, к столярным да к
щекотурным снастям, а не ко граблению. Он чужого гроша под палец не подгибал.
Иона Неупокоев имел дарование писать с живых лиц-глядит и пишет. Умел
милиатюрное письмо, так что предельная величина не превышала двенадцать
вершков, каковым портретом занимался в среде мещанства и торгового сословия.
Но фотография подорвала уже своей дешевизной цены. Впрочем, заказывают
увеличение на красках с карточек визитного размера, чтобы отнюдь не явилось
черноты, но поцветнее и посановитее.
Иона для сортовых писем холстинки накладывал на тонкую дощечку и, ежели
где стоим долго, писал из яйца. Я же, худой ученик, клею холст и на кардонку
да, наведя тонкий левкас, пишу готовыми масляными красками. А из яйца
писать-много обрядни. В запас яичных красок не натворишь, хотя и прочнее.
Впрочем, и Иона делывал без доски. Но три холстинки одна на другую наклеит
мездрявым или рыбным клеем, оказывало как дощечка.
Такого рода живопись на паволоке имелась на флотском полуэкипаже
адмиралтейства города Архангельска. Такие у Варпаховского в Рыбопромышленном
музее на Троицком пришпекте, того же типа два шкапа на красках. Каковые шкапы
делал я во свои юные годы, каждогодно посещая Архангельский город с Ионою
Неупокоевым на время ярманки для письма балаганов.
У иконного письма теперь такого рачения не видится, с каковым я
приуготовлял тогда эти дверцы и ставеньки про свое наивное художество.
Которое, впрочем, художеством никто и не называл, но не более как расписные
ложки и плошки.
Господин Менк, пейзажист из превосходных, неоднократно удивлялся
навыкновенной процедуре нашего письма. Он говорил: "Теперь я понимаю, для чего
моя картина, висящая в гостиной, помрачнела в десять лет. А дверь, которую
здешний мещанин упестрил своей варварской кистью сорок лет назад, не утратила
колоритов".