"Жак Шессе. Агнец ("Двойник святого") " - читать интересную книгу автора

Сколько это длилось: одно лето, два? Или целую жизнь, со своими
подъемами и провалами? Напрасно обращаюсь я к худшему, мне все равно не
удается переживать заново и болеть тем, что было тогда, - это похоже на
огромный склон внизу под моими ногами: он рыжеет, видны рытвинки, мурава,
покрывающая его, и над ним всегда огнедышащее солнце, от которого не
забьешься в какую-нибудь расщелину, чтобы напиться и спокойно подремать.
Бесконечный недвижный склон, на котором ничто не происходит и не
меняется в счастливом пожаре дня. А ночь - отдых от пекла, новые стоны и
новая игра в ягненка. Я стар, но помню, как это было.
Когда не стало Джорджии, меня вызывали, задавали разные вопросы, потом
все как-то улеглось, и появилась Клаудиа. Та же игра, стоны, зеленица среди
камней - колется, сильно пахнет. Помню, тело Клаудии было как тесто, которое
подошло, - тронешь его, и оно заколыхается, оторвешься от ее груди, чтобы
подышать, а она чего доброго совсем тебя и задавит. "Вот Агнец Божий", -
сказал Иоанн, увидя Иисуса*. Но ты-то, к чему ты лежал с задранной головой,
задыхаясь, почти удушенный? Вы ничего не поняли, и это меня нисколько не
удивляет. Представьте себе ягненка, настоящего, с мокрой мордочкой,
тыкающегося в материнское вымя, с текущей слюной... Он возвращается в
стойло, чтобы спрятаться от жары...
______________
* От Иоанна 1:29.

Но все они меня отыскивали и вели обратно - и Клаудиа, и Анна, которая
придет ей на смену. Что ж, целое стадо самок, а я - ягненок, я сосу их всех.
И не совестно вам, несчастный, говорить о женщинах, как о животных? Потеряв
Анну, я не ревел, я бродил по пастбищу, разговаривал сам с тобой. Кто-то
попросил доктора освидетельствовать меня, и он сказал, что я вполне вменяем.
И даже написал: "Вполне вменяем, но может и рехнуться".
- Что вы под этим подразумеваете? - спросила сиделка в больнице.
- То, что он не выносит никакого давления, никакого сопротивления. Как
со всеми этими женщинами. Он не считает их, всех подпускает к себе.
- Но он живет за их счет, хитрец этакий!
- Они работали и до него. Он не обворовывает их, а живет на ренту.
Они возвращались ко мне, уводили меня к себе: Клаудиа, Анна, Эсме,
Лола. Они просили одного: пойти с ними в стойло, поиграть в ягненка, а зарю
встретить в мокрых от росы кустах. Женское дыхание поутру, такое свежее,
тимьян, незабудки... Стоит ночной мгле убраться отовсюду, из всех уголков,
птицы заводят свои арии, а молоко овец теплое, пахучее, пока они не выйдут
на ветер и солнце, как Лазарь из своих погребальных пелен*.
______________
* От Иоанна, 11:2, 43; 12:2; 17:2.

- Но когда умерла ваша Эсме...
- Ну да, умерла, я ее не убивал, она сама умерла, упала,
поскользнувшись и покатившись по склону. Больше я ее не видел. А потом вы
сказали, что это я ее убил.
- Но она убегала. Это видели!
- Она бежала. Это совсем другое. Представьте себе: мокрая трава, раннее
утро, как тут не поскользнуться. Ну и привет... Между пастбищем и дорогой,
где ее нашли, двести метров.