"Жак Шессе. Скидка ("Двойник святого")" - читать интересную книгу автора

новых пасторов, когда я стучался в двери их домов, которые прежде занимал!
Но служители Бога относятся друг к другу с уважением, и они были вынуждены
впускать меня и показывать мне дом...
- Книги я разместил здесь, прихожан принимаю там. А как вам ваш новый
дом?
- У меня больше нет дома. Я больше не пастор.
- Вы к нам надолго?
- Посмотрим. Гуляю. Дышу воздухом.
Ни выбирать, ни решать не приходилось. Независимо от того, были ли у
меня деньги на билет или же приходилось готовиться к пешему переходу, всегда
находился кто-то, кто подсаживал меня и подвозил до другого дома, в котором
я когда-то тоже проживал в качестве пастора.
Самым тяжким для меня была встреча с моими храмами, в которых я
проповедовал, страдал от излишней веры, превращался в невменяемого и кричал,
что не могу взойти на кафедру и свидетельствовать от Его лица, потому как
сам в сотни раз более недостойный, грязный и наполненный нечестивыми
мыслями, чем любой из разбойников с Голгофы. Так это всегда начиналось, мне
нравилось проповедовать, свидетельствовать, вещать, я даже набрасывал в
блокнот обрывки того, что собирался провозгласить. Много времени на
подготовку у меня не уходило, я чувствовал себя довольно закаленным в вере и
любящим Бога, чтобы записать за Ним то, что он желал передать через меня
другим. Словом, был я доверчив и совершенно счастлив, к тому же уверен и в
себе, и в своем жизненном пути, потому как в сердце своем носил покой, а в
душе - меч веры. Те, кто общался со мной в то время, уходили от меня более
укрепленные в своей вере и в своей душе. Любовь моя к Богу была без изъяна,
да и сам я был создан без изъянов, по образу и подобию Божию. Говорить о
Нем, прославлять Его - это вселяло в мои уста такие речи, от которых я и сам
с каждым днем все больше воспламенялся.
Но по мере продвижения в возрасте сомнение поселилось в моем мозгу.
Обратите внимание, не в сердце зародилось зло, не в тайниках души! Может ли
такое быть, что именно я свидетель? - все чаще закрадывалось в мой мозг. -
Я, погруженный в свою паству, привинченный к кафедре, как какой-нибудь
тупица-хозяйчик к своему лабазу. Что-то начинало меня тревожить,
выворачивать из освоенной колеи, гнать, как ненасытного паломника.
Преодолеть себя, переместиться в свои другие "я", как бы отбросить слишком
прекрасные либо чужие одеяния, дабы узреть свою кожу - подлинную одежду
человека. А заодно поменять и место, пуститься в путь. "Какой непоседа, -
говорили про меня, - его так и тянет в иные края, вы только посмотрите на
этого безумца, и это наш пастор!" И позже: "Этим и должно было кончиться: он
начал вопить, устраивать представления перед тем, как взойти на кафедру,
надрываться, корчиться, так что жалко смотреть, обзывать себя самыми
непотребными словами, орган и тот был не в силах заглушить его. "Не могу, -
кричит, - не могу!" И падает к нашим ногам как подкошенный, а потом
пропадает на несколько дней".
Это они обо мне. Это я брожу, не находя себе места. Я не спрашиваю
Того, Кого так любил, что Он думает о моих блужданиях и людях, с которыми я
сталкиваюсь в пути. Я стал встречать немало людей, особенно женщин, не из
лучших, конечно, чей грех интересовал меня как тяжкая тайна, которую можно
познать, переместив мое тело поближе к их вине. Ты знаешь, что я говорю
истинно, Ты, Которого я утратил из-за слишком большой любви. С этими