"Олег Николаевич Шестинский. Звезды под крышей (сборник новелл) " - читать интересную книгу автора

Памяти моей матери
Тамары Олеговны Агавеловой

1. Эвакуация

Ленинград. Лето. Тысяча девятьсот сорок первый год.
На детство обрушивается война.
Меня эвакуируют. Около площади Льва Толстого на трамвайных путях
дребезжащие трамваи. Нас, школьников, сажают в эти трамваи. Матери дают
десятки напутствий (как будто можно что-нибудь запомнить), бабушки крестят.
У мамы на глазах слезы. Неделю назад мы с ней провожали отца в танковую
роту. Он гладил ее по голове и говорил: "Не надо... Не надо..."
Я тоже, неожиданно для себя, подхожу к маме, глажу ее по волосам:
- Не надо... Не надо...
Трамвай трогается, я машу из окна и не испытываю никакой тревоги -
просто начинаю новую жизнь. И сам себе кажусь иным, - каким, я не знаю, но
иным.
В теплушке я разбираю вещи, которые мне положила мама. Нахожу жестяную
банку с маслом. Ну зачем мне ее положили, вловно я ребенок!
Я меняю масло на баклажанную икру у соседа. Достаю нож и ем прямо с
ножа икру, пряную, острую от перца. Мне очень нравится есть с ножа, и я
убежден в этот миг, что все настоящие мужчины едят с ножа.


2. Очереди

Уехать не удалось. Через две недели я снова вернулся домой.
В городе продавали с лотков овощи. Мы с товарищами уходили с раннего
утра из дома и искали лотки с картошкой и капустой. Иногда мы встречали
телегу, груженную ящиками с овощами. Мы знали, что их везут к какому-нибудь
ларьку, и пристраивались сзади телеги. К нам торопливо присоединялись
прохожие, и за двадцать минут вырастал длинный хвост. Возница сидел осанисто
и, видя, что за ним идут люди, придерживал лошадь. Лошадь вышагивала
торжественно, вскидывая ноги, словно понимала, что она не просто везет со
склада овощи, а возглавляет людную процессию. Мы, как именинники, шли
первыми и, хотя из-под колес летели в нас комочки глины, не отступали.
Женщины смотрели на нас завистливо и в то же время одобрительно:
- Юркие какие... Помощники матерям...
У лотков люди стояли плотно, молчаливо под мелким непрерывным дождем,
и, казалось, никакая сила не могла разломить очереди. Когда раздавалась
сирена воздушной тревоги, прохожие разбегались по убежищам, но очередь
стояла неколебимо. Люди считали: осталось двенадцать человек до ларька,
десять, пять... Прижимая к груди кочаны капусты, они бежали в подворотню. Но
очередь продолжала жить, она казалась бессмертной. Продавцы в передниках,
вымазанных грязной картошкой, отсчитывали деньги и ссыпали овощи в кошелки.
Они были мужественны, да и не могло быть иначе - перед ними стоял народ, и
они сами как бы срастались с очередью.
Одному в бомбежку всегда было не по себе, но когда рядом чувствовал
чье-то дыхание и видел перед собой рассыпанную на мостовой груду влажного