"Олег Николаевич Шестинский. Звезды под крышей (сборник новелл) " - читать интересную книгу автора

- Звереныш! - прошипела соседка.
В квартире фикус был самый живой и сильный. "Ни за что его нельзя
уносить из комнаты", - думал я.
Наталья Ивановна поманила меня:
- Вот адрес... Сходи...
У меня в руке оказался листок с адресом и фамилией: "Лейтенант Кожин
П.С".
...Часовой долго вертел мою записку, звонил куда-то по телефону, потом
сказал:
- Второй этаж. Восьмая комната.
Лейтенант Кожин был молодой человек с рукой на перевязи. Я сказал,
откуда я. Кожин вскочил из-за стола:
- Наточка... Где она? Слушай, друг, я дежурю, никак мне сейчас не уйти.
Вот тебе талон на обед. Получи, отнеси ей!
Он проводил меня до дверей и еще раз крикнул вслед:
- Скажи, обязательно вечером буду!
Я нес кастрюлю с теплым супом и думал, что, наверное, впервые в истории
лейтенанты посылают своим любимым не розы, а соевый суп, где в мутной воде
плавают желтые кристаллики лука. То, что лейтенант любил Наталью Ивановну,
можно было догадаться.
Наталья Ивановна, когда я принес суп, глубоко вздохнула, потом вдруг
слабо улыбнулась и прошептала:
- Поздно...
Вечером я поднимался домой по лестнице и услышал приглушенный плач. Как
я удивился, когда увидел, что, прислонившись к перилам, стоит знакомый
лейтенант Кожин и плачет.
- Что ж ты раньше ко мне не пришел?
Я не хотел говорить ему, что лишь сегодня Наталья Ивановна дала
записку, я просто опустил голову.
- Ведь она, наверное, меня давно звала? Правда?
- Правда, - сказал я.
Я врал, но что-то мне подсказывало - именно так и надо говорить.
- Эх ты, парень, парень, - с тоской выговорил лейтенант, - ведь она
меня вспоминала?
И я опять опустил голову. Я никогда не видел, как плачут лейтенанты.
Мне было его очень жаль. Потом дворничиха рассказывала, что лейтенант был
первой любовью Натальи Ивановны, но жизнь у нее оказалась сломанной, и она,
на удивление всем, вышла замуж за Павла Николаевича. Я так и не узнал,
почему ее жизнь считали "сломанной", но горевал вместе со всеми о ее
смерти - она была такой доброй. И писать меня научила. И даже простила мою
первую ошибку.


6. Красота

Понятие красоты было словно удалено из нашего сознания, как ненужное и
непонятное в нашей блокадной жизни. Мы ничем не восторгались, и никто из
моих товарищей не восклицал: "Как красиво!"
Может быть, поэтому я хорошо помню тот день, когда впервые услышал это
восклицание.