"Павел Александрович Шестаков. Через лабиринт (Повесть) " - читать интересную книгу автора

сообразил, что несколько лет назад никуда по заданию редакции не ездил.
Между тем парень, прошмыгнувший впереди Брускова, задержался в
проходе, выбирая место, и Валерию пришлось приостановиться позади него на
секунду или две, не больше. Парень прошел вперед, но не сел, а только
положил на облюбованное кресло кепку и вышел в передний тамбур. Все это
Брусков отметил между прочим, не подозревая еще, что скоро эти вроде бы
незначительные детали сыграют свою роль в деле очень серьезном.
Наполнялся вагон постепенно, людей было не так уж много. Почти
половина мест осталась свободной, когда загудела сирена электровоза и
поезд покатил, раскачиваясь на рессорах и убаюкивая недоспавших
пассажиров. И тут Брусков снова заметил парня в стеганке. Тот вернулся из
тамбура, сунул в откидную пепельницу окурок и, придерживаясь за спинки
кресел, прошел на свое место.
Валерий прикрыл глаза, но спать не хотелось. Он думал о своих
очерках: о том, что ему было поручено написать, и о другом, о чем еще не
знали в редакции.
Написать было поручено о молодом рабочем с химкомбината, построенного
недавно в Береговом. Задание это Брусков выполнил добросовестно, придумал
удачное, как казалось, название - "Ему послушны молекулы", посмотрел
комбинат, побеседовал в комитете комсомола с секретарем. Секретарь
рассказал Валерию все толково: "Хороший парень. Аппаратчик, заочник,
спортсмен - короче говоря, наша гордость. На комбинате с первого дня и
даже раньше, в том смысле, что еще до пуска работал на строительстве.
Сейчас ударник и дружинник".
Ударника и самого привели в комитет, и он все подтвердил: да, и
заочник, и аппаратчик, и дружинник, и разряд есть по настольному теннису.
На вопросы он отвечал лаконично, а больше кивал и вроде бы смущался. Но
его скоро отпустили, а секретарь сказал Брускову:
- Ты не думай... Он парень железный.
Валерий пожал плечами. Парень вел себя, как полагалось, хотя на самом
деле он, может, и не был таким уж скромным, а просто злился, что его
отрывают от дела, чтобы написать то, чему сам он не поверит. И Брусков
чувствовал это. Конечно же, ему хотелось написать не так, как писали уже
тысячу раз, а как-то иначе. Но как именно, он не знал, потому что был еще
молодым, застенчивым и не умел находить в разговоре с людьми того
необходимого ключа, без которого невозможно узнать ничего, кроме того, что
парень - аппаратчик, заочник и так далее.
Об этом он думал и в рабочей столовой, куда пришел из комитета, чтобы
перекусить. И еще он поглядывал на молоденьких прядильщиц, что ели булочки
с кефиром за соседним столиком. Но поглядывал осторожно, чтобы не
показалось, что он на них пялится. Девушки же посматривали на него гораздо
смелее и, когда Валерий отворачивался, посмеивались потихоньку.
Вдруг одна из них поднялась и направилась прямо к Валерию. Брусков
вспомнил, что эта темненькая и разбитная, как видно, девушка заглядывала в
комитет, когда он вытягивал "показания" из своего образцово-показательного
парня.
- Товарищ корреспондент, вас можно на минутку?
Валерий глотнул чаю, чтобы протолкнуть застрявший в горле кусочек
антрекота.
- Пожалуйста.