"Иван Михайлович Шевцов. Бородинское поле " - читать интересную книгу автора

А за перегородкой теперь уже женский голос, медлительный и печальный,
как звон церковного колокола, рассказывает:
- На пассажирский поезд налетели... Днем это было, а их туча темная,
самолетов. Закидали бонбами... Страсти господни, что творилось. Паровоз
опрокинулся, вагоны горят, а там люди - полнехонько людей. И детишек, и
раненых вакуировали, которые совсем немощные, больные. А он все кидает и
кидает бонбы. Вагоны горят, и детишки кричат "Спасите!", а кому спасать-то,
когда все кругом горит и бонбы сыплются, грохают, аж земля дрожит.
Слова ее - как ржавой пилой по обнаженным нервам Глеба Макарова. О
каком поезде она говорит? Где это было? Может, на перегоне между Гродно и
Витебском? С поездом, в котором ехала его жена Нина с восьмилетней дочуркой
Наточкой? И Наточка в горящем вагоне звала, может, на помощь?..
Макаров знал, что эшелон, в котором эвакуировались его жена и дочь,
фашисты разбомбили. И если бы Нина и Наточка остались живы, они написали бы
в Москву. Эшелон их бомбили в конце июня, то есть два месяца тому назад.
Позавчера Глеб получил из Москвы от сестры Вари письмо. В конце была
печальная фраза: "О Нине и Наточке никаких вестей". Значит, правду говорила
жена полкового интенданта, которая ехала в одном поезде с Ниной и чудом
осталась жива: Нина Макарова и дочь погибли во время бомбежки, не доезжая
Витебска. Значит, правда, страшная, жуткая правда, с которой нельзя
примириться. И он не мирится, не желает, он не согласен. Все врут - и жена
интенданта, и эта певучеголосая незнакомая женщина в соседнем отсеке вагона,
и Варя. Нина и Наточка живы, они спаслись из горящего поезда и долго-долго,
почти целых два месяца, добирались до Москвы. И наконец добрались. Вот
приедет он сейчас в деревянный родительский дом на Верхней Масловке, а они
уже там - Нина и Наточка, будут встречать его...
Глеб Макаров с суеверной настойчивостью и упрямством язычника внушал
себе такую фантастичную, нереальную мысль, точно заклиная судьбу, умоляя ее
сотворить чудо. Он не верил в чудеса, но сейчас ему до смерти захотелось,
чтоб свершилось чудо. Он от кого-то слышал или где-то читал о
чудодейственной силе самовнушения, и теперь, в самые трудные дни своей
жизни, прибегнул к неведомому и неиспытанному. Так было легче на душе.
Он знал, что в Москве его ждут родные, которых он известил телеграммой.
В Ярославле в госпиталь к нему приезжала Варя - любимая сестренка, средняя в
семье Макаровых. Младший брат Игорь, лейтенант-танкист, тоже как и он, Глеб,
встретил войну на западе. Последнее письмо от него получено месяц назад.
Краткая записка: жив, здоров, бьем проклятую немчуру. Всем боевой фронтовой
привет.
Варя показала Глебу Игорево письмо - оно было датировано двадцать
шестым июля. А сейчас на исходе август. С тех пор от брата никаких вестей.
Может, и в живых давно нет.
В Москву поезд прибыл вечером. Глеб вышел на темную площадь вокзала, и
Москва ему показалась необычной, какой-то настороженной, непривычно
погруженной в темноту. И только яркий свет в метро вернул ему ощущение,
знакомое с детства. Но оно не было продолжительным: на "Динамо" Глеб вышел
из метро, встреченный, как и на вокзале, темнотой притихшего, настороженного
города. Столичный центральный стадион "Динамо" угрюмо молчал, вздыбив в
лунное небо черные силуэты юпитеров. Что-то больно ударило по туго натянутым
струнам души, защемило под ложечкой. В памяти пробудились годы пусть не
всегда легкой, но навеки прекрасной юности. Сколько раз бывал он здесь, на