"Иван Михайлович Шевцов. Голубой бриллиант" - читать интересную книгу автора

подумал Иванов. - Очевидно, что б отвлечь внимание от не изящных пальцев".
Предложил:
- Прошу вас на трон, примите позу, как это изображено в пластилине,
возьмите в руки вот этот цветок. Представьте себе, что это ромашка с
последним лепестком. - Инна легко взошла на помост, где рядом с креслом
стоял включенный электрообогреватель, и привычно приняла предложенную позу.
Иванов поглядел на нее прищуренно и продолжал: - Вам надо войти в роль.
Попробуйте. Вы влюблены пылкой девичьей любовью. Быть может, первой в своей
жизни. Вспомните свою первую любовь - это же ничем и никем неугасимый пожар!
Ваши чувства - они написаны у вас не лице, во взгляде, в глазах, даже они
отражаются в руках, в этих трепетных пальцах, держащих спасительный цветок,
надежду и мечту. Перед вами море, даль безбрежная, светлая мечта.
На чистом здоровом лице Инны заиграла вежливая улыбка, а в глазах
искрились лукавые огоньки, и Иванов понял: "Не получится у тебя, детка.
Тебе, наверно, не пришлось испытать пожара первой любви. Она, кажется, была
у тебя первая, но только без пожара, и ты ее уже не помнишь". Но ничем не
выразил своей досады и продолжал:
- Ну хорошо, это оставим на потом. А сейчас займемся фигурой. Рука с
цветком должна быть энергичней и в то же время ласковой, нежной. Руку с
лепестком ослабьте, лепесток этот сейчас упадет. Правую ногу опустите чуть
пониже, у вас красивые ноги, чудесное тело, красоту нельзя скрывать, как и
нельзя навязчиво демонстрировать, - все должно быть естественно, как в самой
природе.
Его поощрительный теплый взгляд, приятный, мягкий, слегка приглушенный
голос и эти лестные по ее адресу слова согревали душу и вызывали ответную
симпатию, - она не считала их дежурным комплиментом. "Этот человек
искренний, добрый и нежный", - думала Инна, глядя на Иванова прямым, полным
любопытства взглядом. Он вызывал в ней симпатию как художник, работы
которого ей пришлись по душе, особенно тот мраморный портрет девушки. "Так и
не ответил, кто она. Похоже, что его первая любовь, - думала Инна, наблюдая
как быстро в руках этого немногословного мастера обыкновенная глина
превращается в женский торс. - Он так искренне, трогательно говорил о любви,
в которой, надо думать, знает толк. Интересно, он женат?" Спросить пока не
решалась, это успеется.
Он работал быстро, напористо, вдохновенно с юношеским задором. По
крайней мере этого творческого огня она не замечала у тех художников,
которым позировала. Словно угадав ее мысли, он спросил:
- Вы давно работаете с художниками? Какой у вас опыт?
- Считайте меня начинающей. - Глаза ее лукаво блеснули. Подумала:
"Самое время спросить о возрасте". - Вы такой энергичный, такой жадный в
работе. Простите за нескромный вопрос, сколько вам лет?
Он сверкнул на нее мгновенным взглядом и, не отрываясь от глины,
негромко проговорил:
- Умножьте свой возраст на два и получите мой.
- Думаю, вы ошибаетесь: мне не двадцать и не двадцать пять. Гораздо
больше.
- Под тридцать или за тридцать, - утвердительно произнес он.
- В таком случае вам за шестьдесят? Не поверю.
- Я и сам не верю. Потому и не стал отмечать свое шестидесятилетие. Не
почувствовал его, или просто забыл. Это было давно, - бросил он мимоходом,