"Иван Михайлович Шевцов. Семя грядущего. Среди долины ровныя..." - читать интересную книгу автора

фланг конный наряд с собакой. - И положил трубку.
Дождь действительно перестал скоро и внезапно. Яркий солнечный свет
щедро ударил по окнам. Емельян Глебов настежь распахнул рамы и увидел во
дворе большую мутную лужу, над которой в лучах ослепительного солнца
призывно и ласково струился теплый парок. И сразу на лейтенанта пахнуло
деревенским детством, забередило душу, и так захотелось снять сапоги,
выскочить во двор и босиком, как когда-то, побегать по лужам, разметая
брызги. И он непременно бы это сделал, забыв о своем возрасте и положении,
если б не увидал, что от заставы к его дому шел пограничник Василий Ефремов
с охапкой белой и фиолетовой сирени. И этот неожиданный букет заслонил собой
страстное желание лейтенанта побегать босиком по дождевой воде, отвлек его
мысли.
Из всех цветов на свете Емельян больше всего любит сирень. Она будит в
его душе все светлое, доброе, что было в его двадцатилетней жизни: ему
вспоминается родная деревня Микитовичи, утонувшая соломенными крышами в
сиреневых сумерках, и сиреневый куст, у которого им были произнесены слова
первого робкого признания однокласснице.
Василий Ефремов, долговязый нескладный парень с веснушчатым лицом, с
зеленоватыми в накрапах глазами, будто тоже веснушчатыми, легко
загорающимися то добродушной, то виноватой улыбкой, сразу занял полкомнаты,
но почему-то комната от этого не стала меньше, а, наоборот, как это ни
странно, показалась даже еще просторней, точно в нее втиснули какой-то
огромный цветущий и благоухающий мир в сиянии радуги и солнца, окропленный
росами и дождем. И мир этот держал в своих длинных узловатых руках Василий
Ефремов и, улыбаясь во все свое некрасивое смешное лицо, сказал, не в силах
побороть смущение:
- Нина Платоновна себе наломала один веник, а это вот вам. Во что бы
его поставить? - Ефремов озабоченно оглядел комнату начальника заставы:
никаких ваз и банок не было.
- Давай прямо в ведро, - совершенно серьезно сказал лейтенант и сам же
быстро погрузил сирень в стоящее на лавке ведро с водой, предназначенной для
питья. Поблагодарив пограничника за букет, он все же попытался уточнить,
кому он обязан таким вниманием: жене политрука Нине Платоновне или ему,
ефрейтору Ефремову? Такой вопрос еще больше смутил пограничника: он что-то
невнятно промямлил и поспешил скрыться с глаз начальника.
Маленькое внимание растрогало Глебова. Сирень как-то сразу придала уют
его холостяцкой, плохо обжитой квартире из двух комнатушек, в которых, кроме
железной солдатской койки, покрытой зеленоватым байковым одеялом,
квадратного высокого стола с маленьким радиоприемником "Филиппс" на нем,
трех табуреток, тумбочки, длинной лавки, кружки да дубового ведра, ничего не
было. Одежду свою лейтенант вешал на гвозди, вколоченные в бревенчатые стены
второй комнаты. Так он делал у себя дома в деревне, где гардеробы заменялись
в лучшем случае сундуками.
Питался Глебов в столовой заставы из одного котла с пограничниками,
большую часть времени проводил либо на участке, проверяя службу нарядов,
либо на самой заставе. На квартиру к себе заходил не часто. Здесь, урвав
свободную минуту, он, накручивая ручки радиоприемника, охотился в эфире за
приятными мелодиями или, сраженный наповал усталостью, засыпал тревожным
сном. Но спать удавалось недолго - часов пять в сутки. Время на границе
стояло тревожное - терпким сиреневым цветом заканчивалась весна 1941 года. У