"Путь на моря (из сборника "Ради жизни на земле")" - читать интересную книгу автора (Захаров Марк)

ОДНО СЛОВО — «ДРУЖНЫЙ»…

Как-то летом мне довелось побывать на одном из сторожевых кораблей дважды Краснознаменного Балтийского флота. Назывался он «Дружный». И то, о чем я хочу рассказать, напрямую связано с названием сторожевика, ибо речь пойдет о явлении, не имеющем, как принято говорить, аналогов. О флотской дружбе.

Служба вообще, вне зависимости от того, куда определили судьба и военкомат молодого человека — в десантные войска или на флот, — воспитывает чувство локтя, взаимовыручки. Иначе и быть не может, воюют не в одиночку. И все-таки…

Стоит в самом что ни на есть сухопутном поселке появиться во флотской форме, обязательно найдется человек, который подойдет, представится, спросит: «Откуда?» И услышав короткое: «С Балтики!», — просияет. И начнутся расспросы о том, как там сейчас, кто командует, кто уволился в запас. И всегда отыщутся общие знакомые, а если копнуть поглубже, так и друзья. И все это вне зависимости от возраста и звания твоего нового знакомца!

А потемневшие от времени матросские ленточки, которыми играют в семье внуки, а то и правнуки бывших мотористов и комендоров? Они не уходят из семьи, как не уходит из сердца немеркнущее слово: флот!

В чем же первопричина этого чувства общности, которое проникает в душу первогодка едва ли не в тот день, когда его ладонь впервые вскинется к бескозырке, приветствуя бело-синее полотнище флага?

А в том, что каждый выход в океан — по-прежнему поединок человека со стихией, и это единоборство, как ничто другое, связует моряков. Недаром в давнишней морской песенке поется:

И еще потому, что долгие месяцы моряк безотлучно находится в стальных стенах дома, который зовется кораблем. И жизнь эта для всех одинакова. Океан не различает званий…

Мое знакомство с «Дружным» началось с того, что вездесущий Володя Царковский, радиометрист по образованию и секретарь комитета комсомола по должности, принес из корабельной библиотеки несколько отпечатанных на машинке, скрепленных листков. Это была история того, как «Дружный» стал «Дружным», и вкратце сводилась она к следующему.

В сентябре 1944 года с очередным конвоем отправили из Англии на Северный флот восемь эскадренных миноносцев. Англичане не сумели обеспечить их запасными частями и предложили на запчасти… целый эсминец, девятый. Им-то и стал будущий «Дружный». Для его комплектования пришлось снимать матросов с других кораблей, экипаж по численности был в два раза меньше положенного. Сам эсминец имел повреждения, не единожды сидел на камнях… Пришлось срочно вводить его в строй, очищать от ржавчины. И почти всё силами экипажа, который рвался на Родину, туда, где, не затихая ни на минуту, полыхала великая битва.

В Норвежском море корабль попал в жестокий шторм. Истрепанный войной корпус дрожал, как в лихорадке. В кубриках, куда были загружены глубинные бомбы, все время находились моряки… А снижать скорость было нельзя. Отстать от конвоя значило стать мишенью для фашистских подводных лодок.

В Полярном адмирал, поздравляя экипаж с благополучным завершением перехода, сказал:

— Учитывая, что все то, что вы совершили, мог проделать только сплоченный коллектив, командующий решил присвоить вашему кораблю наименование «Дружный».

Теперешний сторожевой корабль и прежний эсминец разделяли не только десятилетия. Электроника владычествовала на палубах и надстройках, счетно-решающие устройства бесстрастно перерабатывали десятки вводных… От первого «Дружного» осталось только название. А вот дружба, рожденная в далекие, теперь уже легендарные годы, сохранилась. И почувствовал я ее силу при обстоятельствах далеко не боевых.

«Дружный» готовился к встрече с шефами — коллективом минского ЦУМа. По традиции приезжали шефы в дни празднования Победы, и к встрече с ними готовились загодя. Боцман Николаенко специально вооружился биноклем и бегал на противоположную сторону ковша: проверять, как покрашены борта. В ленинской комнате звенели гитары: вокально-инструментальный ансамбль разучивал новые песни. Далеко за полночь совещались коки, сочиняя праздничное меню…

Подъехал автобус — и будто маки расцвели на плитах причала! А когда после торжественного собрания на кормовой надстройке расставили свою технику музыканты и грянул вальс — не было в гавани ни одного моряка, который не смотрел бы с завистью на палубу «Дружного»!

Допоздна продолжался матросский бал. Впрочем, танцевали не только матросы. Ничего удивительного в этом не было. Самым «старым» офицером на корабле был командир. Капитану 3 ранга Юрию Николаевичу Ступину тогда исполнилось тридцать четыре года.

Два дня пролетели незаметно. По корабельной трансляции далеко разносились бравурные, с легкой грустинкой звуки марша «Прощание славянки». Так провожают уходящих в запас.

И действительно: вместе с девчатами в автобус садились уже отслужившие срочную старшина 1-й статьи Бойков, старшина 2-й статьи Краев, старший матрос Кославский… Вокально-инструментальный ансамбль в полном составе. Сверстники этих парней уже отслужили и разъехались по домам, и моряки попросили разрешения задержаться.

Тот, кто когда-либо служил, поймет, что это такое: три года не видеть родителей, любимую — и остаться на корабле еще на две недели, чтобы только не омрачить товарищам праздник!

— Одно слово — «Дружный», — сказал ветеран корабля мичман Корольков и даже руками развел: дескать, все этим сказано.

На корабле уже появились молодые. Их можно было безошибочно отличить по негнущемуся рабочему платью, мальчишескому румянцу во всю щеку. Я встретился с ними в посту гидроакустики, упрятанному в чреве корабля, поближе к днищу. Сюда шли отраженные сигналы от подводных целей, чтобы многократно усилиться и стать голубыми всплесками в матовых глазницах индикаторов.

«Дружный» потому и назывался сторожевым кораблем, что охранял наши воды от непрошеных подводных лодок…

В посту ровно горели лампы дневного света, вел на басовых нотах бесконечную песенку кондиционер.

Ребята толпились у стола, на котором были разложены схемы. Один водил пальцем по темно-коричневым линиям, остальные, наклонив аккуратно подстриженные круглые головы, внимательно слушали.

Худощавый старшина 2-й статьи с белой полоской усов на загорелом лице что-то проверял в одном из блоков. При виде меня он отложил пробник, кивнул на молодых:

— Все равно придется за них вахту стоять. Восемь через восемь. Ведь одно дело учебный отряд, а другое — практика.

— А не тяжеловато будет?

— Со мною так же было по первому году. Нес вахту старшина, а я только присматривался.

Билетин говорил все это без малейшей рисовки, уверен был, что служить можно только так, а не иначе. Кстати, акустики «Дружного» считались лучшими в соединении, если не на флоте. На последнем учении чего только ни делала лодка условного противника, чтобы оторваться от СКР: и меняла курсы, и пристраивалась в кильватер, но ничто не помогло. Акустики держали контакт с целью.

Мне припомнился рассказ командира турбомоторной группы Виктора Ровных. В дальнем походе, когда вентиляторы гнали раскаленный воздух тропиков и большие, как яблоки, звезды качались на черной воде, натренированный слух мичмана Можайского различил в многоголосице двигателей и турбин посторонний звук. Консилиум механиков подтвердил догадку: «зависли» клапаны в одном из цилиндров дизель-генератора и поршень бил по металлу. Движок остановили. Работа предстояла не из легких: в кратчайший срок перебрать цилиндрический блок.

А корабль продолжал идти в предусмотренную планом точку, и на ремонт оставалось только то время, что отведено для отдыха и сна. Ночью, когда заканчивали монтаж второго блока, старшина 1-й статьи Жора Ташогло сказал морякам, которые пришли его сменить: «Вы отдыхайте, я один справлюсь. Вот упаду, тогда подмените». Сам старший лейтенант-инженер на время ремонта переселился из каюты в машину. Спал на фреоновой магистрали. «А что? Очень удобно: и прохладно, и к двигателю поближе».

Побудительная причина таких поступков одна: флотская дружба. И любовь к кораблю, разумеется.

Радист Ваня Бессонов, доверчиво глядя на меня миндалевидными глазами, уверял:

— Не могу объяснить, почему так получается, только служить на «Дружном» гораздо легче, чем на другом корабле.

Полагаю, он преувеличивал. Хотя убежден: моряк с «Неукротимого» сказал бы то же самое о своем корабле…

Рано или поздно — приходит срок последнему компоту, выпитому за длинным, от переборки до переборки, столом, и фотограф в последний раз фотографирует тебя рядом с «корешками». Но дружба не кончается на корабельной сходне.

Дружили Сергей Неродовский и Владимир Сушко. Любили послушать музыку, потанцевать с девушками. Возвращались из увольнения, когда дрожащая рука маяка уже протягивалась над разноцветным рейдом. Володя вспоминал город, привольно раскинувшийся на древних берегах, говорил, какие арбузы вызревают сейчас на бахчах. И так хорошо у него получалось, что Сергей (он был на год старше) не вернулся в свой город, а махнул в Днепропетровск. Сначала жил у Володиной мамы, а потом получил комнату. От работы. «Теперь меня Сергей встречать будет», — сказал Сушко. Хорошо сложенный, ладный хлопец был в числе тех пяти моряков, что уезжали вместе с шефами. В ансамбле комендор Сушко играл на ритм-гитаре.

Есть на сторожевике песня, которая по праву считается корабельным гимном. Написал ее когда-то замполит старший лейтенант Кремнев, а музыку сочинил матрос Штенберг. Авторы давно списались, а песня живет:

И это не просто слова. Когда корабль был в море, пришла радиограмма. У связиста лейтенанта Проценко родился сын. Нину у роддома встретили с цветами жены офицеров «Дружного».

И все-таки как бы ни были крепки традиции, их надо развивать. И уж во всяком случае поддерживать. (Это относится не только к флоту…) Мне показалось, что командир «Дружного» делает все от него зависящее, чтобы корабль полностью оправдывал свое название.

— Стояли мы недавно в ремонте. Время у портовиков горячее, осень, и обратились они ко мне за помощью: помогите разгрузить суда. Ну что ж, говорю, «добро», в нерабочее время поможем. А сам обратился к морякам: давайте истратим все заработанные деньги на приобретение книг для библиотеки и на музыкальные инструменты. И никто не возразил. Вы бы видели, как они работали! Меня потом портовики благодарностями засыпали!

Ступин отхлебнул темно-коричневый чай, приоткрыл иллюминатор. В тишину каюты ворвались перекличка буксиров, лязг выбираемой якорь-цепи… Было уже поздно, но гавань не засыпала.

— Моряки замечательные парни, только надо к каждому свой ключик подыскать. Мне помогает, что я до флота три года работал: и грузчиком был, и токарем, и слесарил… Ведь подчиненные мои в основном рабочий класс…

В день моего отъезда «Дружный» заступил на боевое дежурство. Сыграли большой сбор, и на юте старпом капитан-лейтенант Лелюк зачитал приказ командира соединения: «Кораблю заступить на защиту морских и воздушных рубежей нашей Родины».

А потом синее полотно штилевой воды вздрогнуло от колоколов громкого боя, и динамики разнесли по отсекам привычные слова: «Учебная боевая тревога!»

Как будто бы ветер рванул по корабельным коридорам! В БИП — боевой информационный пост — летели доклады:

— Боевая часть один по местам боевой тревоги!

— Боевая часть два…

— Боевая часть пять…

Под кормовой башней кипела работа. Широколицый рыжеволосый моряк Толя Каныш принимал из погреба снаряды, сбивал их с помощью обоймы по два и направлял на элеватор подачи, к орудиям. С секундной точностью, сверкая латунными боками, снаряды шли по лотку. На лбу Каныша копились капли пота, он их не вытирал… Хорошо работали моряки сторожевого корабля. Дружно!