"Сергей Шхиян. Грешница ("Бригадир державы" #18) " - читать интересную книгу автора

благостные и еретические мысли, благочестивые и грешные поступки,
превращаясь в написанные слова, отделяются от меня, и, кажется, приобретают
совсем иной смысл. Я теперь как бы вижу себя со стороны, и мне становится то
горько, то радостно.
Первое что я помню, это большой зал со скользким, вощеным паркетом,
много нарядно одетых детей и то, как какая-то красивая женщина, пахнущая
словно цветок, белыми, голыми руками прижимает меня к мягкой груди. Я не
знаю, когда и где это было, в памяти остались только чувство праздника и
счастья.
Еще из самых ранних картин детства, помню, как я ехала в карете. Я
сидела рядом с человеком в синем мундире, от которого очень плохо пахло.
Человек почти все время спал, заваливаясь на диване, и я боялась, что он
упадет на меня и задавит. Когда он просыпался, то вытаскивал из кармана
красивую золотую табакерку, открывал ее, брал оттуда щепотку зеленого
порошка и засовывал в нос, из которого торчали волосы. Я с интересом жала,
когда он чихнет. Он запрокидывал голову, охал, потом громко чихал,
крестился, зевал, гладил меня по голове и говорил, что мы скоро приедем.
На дорожных станциях меня из кареты забирала женщина, которая ехала не
с нами в карете, а почему-то снаружи, на козлах вместе с кучером. Она
поднимала меня на руки, называла сироткой и несла на станцию кормить. Потом
из кареты выходил господин в синем мундире и ругался со станционными
смотрителями. Что это были за люди, почему и куда мы ехали, я поняла только
тогда, когда выросла.
Отчетливо я помню только крестьянскую избу и своих новых родителей.
Отец большой, сильный, стриженый скобкой человек, был всегда молчалив и
строг. Не дай Бог, кто-нибудь перепутает свою очередь зачерпнуть ложкой из
общей миски во время обеда или начнет разговаривать за едой! Тогда отец
хмурился, облизывал свою ложку и при общей торжественной тишине, больно
щелкал озорника по лбу. Мать была добрее, детей жалела, и мы всей своей
многочисленной оравой мешали ей заниматься домашним хозяйством.
Жила наша семья небогато, но в достатке. На столе почти всегда были
молоко и хлеб. Летом все, включая старших детей, трудились в поле или на
лугах, как водится в страдную пору, от зори до темна. Кроме барщины нам
нужно было успеть обработать свой надел, накосить сена, вырастить овощи и
сделать заготовки. Зимой жить было легче и веселее. Работы было меньше, мы
дети целыми днями возились на теплой печке или играли в куклы. В самые
короткие дни, в какой-нибудь избе устраивали посиделки. Это были самые
счастливые минуты моей жизни. На посиделках девушки и парни пели очень
красивые, протяжные песни, или устраивали пляски под балалайку. А длинными
вечерами мы рассказывали друг другу страшные и смешные сказки.
Я жила как все, ничем не отличалась от своих сестер, только что была
очень худой и на меня не смотрели мальчишки. Лет до тринадцати меня это не
задевало. Потом, когда заневестилась наша старшая Нюрка и в избу стали
заглядывать соседские парни, я поняла, как бывает обидно, когда тебя не
замечают парни. Злые подружки в насмешку прозвали Алевтинка-жердинка и когда
особо донимали дразнилками, я убегала от всех и втихомолку плакала.
Однако такое случалось редко. Когда нужно много и тяжело работать, на
всякие глупости людям не хватает сил и времени. Я знала, что когда придет
срок, меня, как и других девочек, выдадут замуж. Тогда у меня будет своя
семья, мне придется, как и маме спать с мужем, стонать под ним по ночам и