"Мартин Лютер Кинг. Жизнь, страдания и величие" - читать интересную книгу автора (Миллер Уильям Роберт)Глава 13. Воскресение Духа«Что люди говорят своим товарищам, когда поверженным оказывается их Вождь? Все слова кажутся пустыми и лишними. Если смерть наступает в результате так называемых «естественных причин», реакция людей вполне предсказуема: их охватывает чувство бессилия, беспомощности, покорности перед силами природы. Но если причиной смерти становится пуля убийцы, людей охватывает жажда мщения. Хочется драться, убивать, крушить, разрушать, нанести точный и сильный ответный удар, причинить противнику адекватные потери». Так писал один из последователей Малколма Икса в тюремной камере, получив в 1965 году известие о гибели своего вождя. С момента смерти Мартина Лютера Кинга прошло всего несколько часов, а тысячи тысяч темнокожих американцев были охвачены невыносимым желанием на кого-то наброситься. Но на кого? Логика бунта обладает собственной внутренней динамикой. Она подобна партизанской войне, ведущейся без стратегического плана, но движимой слепой яростью, В Вашингтоне, в Чикаго, в других более чем 130 городах темнокожий народ дал выход своему гневу и отчаянию. Эти выступления унесли жизни 34 негров и 5 белых. Общая сумма материального ущерба превысило 130 млн. долларов. Белые почитатели Мартина Лютера Кинга доказывали, что его учение почти не оставило следа в сознании и в душах негритянского народа. Они резко критиковали бунтовщиков как «ничтожную группу темнокожих подрывных элементов, настроенных жечь и воровать задолго до убийства доктора Кинга». Участников беспорядков называли не иначе как «преступниками», а в их деяниях усматривали «карикатурный памятник Кингу, потому что к его революции бунтовщики почти не имели никакого отношения». Мэр Чикаго Ричард Дейли был убежден, что полиция застрелила слишком мало мятежников, приказав ей в следующий раз поджигателей «расстреливать на месте», а грабителей #8213; «калечить и уродовать». Кто убил Мартина Лютера Кинга? ФБР разыскивало Джеймса Эрла Рея #8213; белого северянина средних лет (он был годом старше самого Кинга), чья винтовка «ремингтон гейммастер» стала орудием убийства. Но как бы то ни было Кинга убила белая Америка. Пуля, выпущенная в него, была нацелена не столько в человека, сколько против того, что он собой представлял и за что боролся. Стоукли Кармайкл на пресс-конференции 5 апреля выразил чувства многих чернокожих американцев, заявив: «Убив вчера вечером доктора Кинга, белая Америка объявила нам войну... Было бы лучше, если бы она убила Рэпа Брауна или Стоукли Кармайкла. Убив доктора Кинга, она проиграла эту войну... открыв глаза каждому негру в этой стране... Он был единственным человеком во всей нашей расе, который пытался научить наш народ любить белых людей, сочувствовать им и жалеть их». Позднее, тем же вечером Кармайкл беседовал с демонстрантами, убеждая их разойтись по домам. «Нью-Йорк тайме» сообщила, что он сказал им: «Идите домой и возьмите стволы». Однако темнокожие репортеры из «Вашингтон пост» были уверены, что Кармайкл ничего не говорил об оружии. В Ньюарке темнокожий Лерой Джонс, осужденный за хранение оружия после бунта в 1967 году, после смерти Кинга многое сделал для успокоения восставших. Доктор Сильвестер Одом, директор Объединенной общественной корпорации, сказал, что в негритянском гетто Ньюарка часть поджогов была делом рук белых расистов. Джонс видел, как они раскатывали по Центральному району с канистрами бензина... Он сказал по этому поводу: «Они пытались инициировать беспорядки. Они хотели добиться прямого столкновения между чернокожими и полицией, которое, они были уверены, негры выиграть не сумеют. Но мы стремимся к политической власти, чтобы контролировать Ньюарк, и мы верим, что добьемся своего благодаря объединению темнокожих граждан, а не путем вооруженных столкновений с полицией». Примерно через неделю пламя мятежа стало затухать, но его причины остались. Смерть Мартина Лютера Кинга сама по себе не была причиной бунтов. Она лишь послужила искрой, от которой вспыхнула накопившаяся ярость, подобно тому, как в Уоттсе, в Детройте и в любом другом городе после гарлемского бунта в 1964 году ежегодно любой акт белого насилия вызывал взрыв негодования. Если желание жечь «давно уже зрело в их душах, задолго до гибели доктора Кинга» и если оно действительно свидетельствует о «криминальных наклонностях», то они ни в коем случае не были у них врожденными, а стали следствием постоянного угнетения и чувства безнадежности. С первого дня двенадцатилетней карьеры Мартина Лютера Кинга его целью, как и целью его сподвижников, была борьба с теми иллюзиями, которые белая Америка питала по отношению к самой себе. Кингу было необходимо выпустить из них воздух. В конечном счете, проповедуя свою мечту о братстве в ситуации драматического и упорного противостояния, Мартин Кинг сделал больше любого другого американца для того, чтобы выставить напоказ лживость хвастливых заявлений белой Америки о том, что она является землей свободы и равенства. Он так и остался непонятым, возможно, что и намеренно, как белыми либералами, так и темнокожими радикалами, которые хотели, и те и другие в своих собственных интересах, считать его гораздо более умеренным политиком, чем он был на самом деле. Первые одобряли, а вторые отвергали его приверженность ненасилию, подчиняясь одной и той же ошибочной логике. Они не обращали внимания на его настойчивые высказывания о власти черных и о достоинстве темнокожего человека. В результате можно сказать, что он оказался между белым либерализмом и воинствующим негритянским радикализмом. Сам Кинг считал возможным привести белых либералов и черных радикалов к согласию. Он никогда не отвергал таких людей, как Стоукли Кармайкл, а просто пытался направить их воинственность в русло движения ненасилия. В чем он действительно потерпел неудачу #8213; так это в попытке разбудить совесть белой Америки. Но Америка одарила его восхищенным взором, а затем отвернулась, самодовольная, очень гордая собой за то, что поприветствовала его полусонной улыбкой. Ее совесть нуждалась в куда более серьезном раздражителе, иначе ей было не ощутить отчаянно бедственное положение чернокожей Америки #8213; нищенствующей, безработной. Белая Америка не хотела понять, что сама она отнюдь не невинна. Мартин Лютер Кинг хотел спасти душу Америки, и его гибель стала приговором, обвиняющим белую Америку в грехе расизма. «Доктор Мартин Лютер Кинг был последним гением ненасилия, #8213; сказал Флойд Маккиссик через несколько часов после его смерти. #8213; Ненасилие в наши дни #8213; мертвая философия. Но убили ее не чернокожие люди. Ненасилие пало от рук белокожего народа, от рук белых расистов». Для Маккиссика, Кармайкла и других радикалов движение ненасилия умерло задолго до кончины самого Кинга. Еще в 1963 году черные радикалы типа Лероя Джонса атаковали теорию ненасилия как продукт того, что Джонс назвал «белым миссионерством». Основной посылкой Джонса стало его убеждение в том, что белым удалось привить неграм более первозданную форму христианства, чем та, которую они исповедовали сами. Негритянские церкви и колледжи были основаны на условиях, продиктованных белыми христианами. Подбирались педагоги, чтобы формировать мышление и поведение темнокожих студентов соответственно требованиям общества, в котором господствуют белые люди. Никто и не думал готовить студентов к равенству. Предрасположенность темнокожих верующих людей к непротивлению, говорил Джонс, была в них специально воспитана. Для Джонса, как и для Малколма Икса, негритянская церковь в ее традиционной и типичной форме #8213; это результат особой миссионерской деятельности белых. Такая церковь #8213; не приобщение аборигенов к братству верующих, а средство осуществлять над ними социальный контроль и разного рода манипуляции. Черным христианам, сказал как-то Джонс, сулят загробную компенсацию за то, что они смиряются со своей земной беспомощностью. Следы того церковного воспитания, которое они впитали с молоком матерей, заметны в мышлении Джеймса Болдуина, Стоукли Кармайкла и других негритянских деятелей. Подобно Ницше, который был сыном и внуком священников-пиетистов, они не могли беззаботно отречься от своего христианского наследства и превратиться в равнодушных атеистов. Даже встав на сторону Антихриста, Ницше представлял Христа как архетип свободы духа. Подобная двойственность свойственна и Болдуину, и Кармайклу, и Элдриджу Кливеру, и многим другим деятелям, выступавшим в защиту силы черных и отвергавших ненасильственные методы борьбы. Можно сказать, что они столь же религиозны, как и Мартин Лютер Кинг, только их религиозность проявилась в отрицании религии. Они не просто отбросили идею ненасилия, как выбрасывают ненужную вещь, а, напротив, боролись с ней. И этим они отдавали должное идее ненасилия и самому Кингу в значительно большей степени, чем все некрологи и соболезнования, произнесенные и напечатанные белой Америкой. Избыточный надрыв, обычно усматриваемые в их призывах к черным взять власть, не обязательно свидетельствуют об их агрессивности. Но он, несомненно, свидетельствует об их солидарности с жертвами черных гетто. Однако эти призывы потенциально опасны. Мартин Лютер Кинг в течение всей своей сознательной жизни оставался частью негритянской церкви. Он разделял свойственную ей набожность и страсть к старомодным псалмам и гимнам. Он также воспринял традиции американского протестантизма. Он говорил на языке Билли Грэма и любил старомодную риторику либерального протестантизма с характерным для нее цитированием устаревших авторов вроде Джеймса Рассела Лоуэлла и Томаса Карлейля. Если теологию Мартина Кинга рассматривать с точки зрения ее цельности и завершенности, то исследователь будет удивлен обилию в ней простых клише и общих мест. Как богослов-теоретик он кажется мало оригинальным, даже скучным, лишенным живых связей с современными ему течениями теологической и социологической мысли, с другими областями общественных наук. И все же, признав справедливость этих и ряда других критических замечаний, нельзя не согласиться с тем, что взгляды Кинга обладают неповторимой индивидуальной самобытностью. Писатель Джеймс Болдуин, сын негритянского священника, сумел выразить некоторые из главных прозрений Кинга лучше самого Кинга. Судьба Америки, писал он в 1963 году, зависит от нашего признания того факта, что мы не являемся исключительно белой нацией. Мечта Кинга, которую он лелеял почти всю свою жизнь, которой он много раз делился со своими слушателями и о которой узнал весь мир во время его выступления у мемориала Линкольна, включала в себя веру в то, что американский народ можно спасти от расизма. И Кинг, и Болдуин относились к расизму как к порождению зла, а не как к результату деятельности плохих людей. Они рассматривали его как проявление человеческой глупости и призывали Америку к трансформации. «Целью такой трансформации, #8213; писал Болдуин, #8213; станет безусловное освобождение негров; того, кого так долго гнали и отвергали, теперь следовало бы заключить в свои объятия, не обращая внимания на возникающий риск». Благодаря мудрости Кинга и его приверженности ненасилию именно негры первыми приняли на себя этот риск. Он взял учение «белых миссионеров» о необходимости стойкости и терпения и добавил к нему концепцию Ганди о спасительной силе страдания. При этом он отделил самих людей от их собственных дурных поступков. Человек в равной мере способен творить как добро, так и зло, но Кинг верил, что «есть что-то в человеческой природе, созвучное добру и добродетели». Поэтому «необходимо уничтожить несправедливую систему, а не отдельных людей, пойманных в силки этой системы». Наглядно демонстрируя добрую волю даже в тех случаях, когда оппоненты явным образом были не правы, Кинг создавал такую ситуацию, при которой его претензии представали в наиболее выгодном свете, а неправедные дела оппонентов казались совершенно непростительными. Но Кинг всегда оставлял своим оппонентам возможность измениться. Давление, оказываемое на них, выводило все внутренние, скрытые конфликты на поверхность, сохраняя инициативу и моральный контроль над ситуацией в руках сторонников ненасилия; при этом создавалась основа для примирения конфликтующих сторон. Ганди понимал «незаслуженное страдание» как путь к спасению посредством накопления личных заслуг. В версии Кинга «незаслуженное страдание» неразрывно связано с христианской идеей братской любви. Что Кинг не удосужился объяснить даже в нескольких словах, так это свою собственную, неповторимую интерпретацию братской любви с точки зрения немотивированной ответственности. Чувствуя себя чернокожим мессией, призванным спасти белую Америку, он возложил на себя бремя незаслуженной ответственности. «Разве я сторож брату своему?» #8213; вопрошал Господа Каин. Собственный ответ Кинга был однозначен: «Да». Он был склонен чрезмерно винить самого себя в тех случаях, когда несчастья происходили с людьми, за которых он чувствовал себя ответственным. Вполне возможно, что так в нем воплотилась часть «белого миссионерского» учения, призванного отвести обвиняющий перст от виновных белых людей и заставить негра во всех грехах винить самого себя. Но Кинг прорвался к самой сердцевине евангельского учения, и это позволило ему, темнокожему человеку, отождествлять себя с самим Иисусом, который, зная, что он не виновен в грехах своих современников, взял тем не менее на себя ответственность за грехи мира. Благодаря этому страдания Иисуса обрели спасительную силу. И именно поэтому образ Иисуса и его «этика любви» всегда оставались центральными в мышлении Кинга. В основе обвинительно акта, вынесенного Лероем Джонсом ненасилию, лежит неверное понимание его фундаментальных основ. Но и само это ложное толкование вполне закономерно и многозначительно. Оно не могло бы возникнуть, не будь сопротивление белых столь упорным. Для Джонса ненасилие Кинга было всего лишь способом «утешить» отчаявшихся, стремлением играть в игру, придуманную белыми. Решающим является вопрос: действительно ли ненасилие, проповедовавшееся Мартином Кингом, теоретически и практически ничем не отличается от тех призывов к смирению, которыми негритянская церковь всегда кормила свою паству. Джонс полагает, что белым либералам вместо того, чтобы поддерживать негритянское движение ненасильственных протестов, следовало бы направить весь свой миссионерский пыл на самое белое сообщество, которое порождает насилие и жестокость. Это верный аргумент, и, пока белые либералы не последуют данному совету, мотивы той поддержки, которая оказывается ими движению ненасилия, у темнокожих американцев всегда будут вызывать большие сомнения. Наиболее широко распространенным типом белого расизма является расизм, который имел в виду Джеймс Болдуин, говоря об «этих невинных людях». Это #8213; бездумное отношение к проблемам людей другой расы, обусловленное отсутствием сострадания. Его вообще сложно назвать «расизмом». Как указал Пол Гудмен: «Негры являются жертвами системы отношений собственности и власти, тогда как нынешние белые северяне, как индивиды, не играют роли их сознательных и реальных угнетателей». Они просто пользуются преимуществами этой системы, но их привилегии сомнительны. Негры могут получить сиюминутное удовлетворение, излив свой гнев на этих беззаботных людей, дав им ощутить всю тяжесть их вины, но в конечном счете это может привести только к еще большему непониманию между ними. Самый разумный путь #8213; научить этих людей, не преувеличивая их собственной вины, видеть американскую жизнь такой, какая она есть, заставить их понять, что мечта, владевшая Мартином Лютером Кингом, может и должна также принадлежать им самим, что это #8213; единственное, о чем им стоит мечтать, за что можно и должно сражаться, не жалея сил и средств. Когда общество по достоинству сумеет оценить масштаб личности Мартина Кинга, он будет признан не просто великим негром, вождем своего народа, но и величайшим из лидеров всей американской нации. И станет ясно, что именно потому, что сам он был темнокожим, он смог стать вожаком как черных, так и белых людей. Он был вожаком в полном смысле слова, его новая Америка была частью того общего будущего, к которому должно стремиться все человечество. И его ненасилие было не просто средством достижения этой цели. «В конечном счете, #8213; говорил он, #8213; мы должны видеть, что цель есть последняя стадия процесса, результат попытки создать идеал». Общество, в котором господствует бессердечный закон, нуждается не только в замене плохих законов на хорошие. Оно нуждается в том, чтобы ему показали, каким образом функционируют совесть и чувство сострадания. Мы мало что поймем в Движении, во главе которого стоял Кинг, если будем думать, что оно в основном стремилось добиваться помощи федеральных властей. В конце концов, требование Движения послать на избирательные участки на Юге членов федерального избиркома было лишь одним из эпизодов масштабной борьбы за углубление американской демократии. Последняя кампания Кинга #8213; участие в забастовке коммунальщиков Мемфиса #8213; была продиктована желанием обеспечить официальное признание человеческого достоинства у людей из низших, беднейших слоев. Главным в их борьбе был даже не вопрос о заработной плате. Они боролись за свое право заключить контракт с властями города Мемфиса в качестве одной из равных договаривающихся сторон, чтобы более не зависеть от произвола городских чиновников. После гибели Мартина Кинга его вдова прошла вместо него во главе запланированной массовой демонстрации, в которой приняли участие лидеры ведущих профсоюзов страны, и рабочие Мемфиса в конце концов добились требуемого. А некоторое время спустя Ралф Эйбернети возглавил поход бедных на Вашингтон. По первоначальному замыслу, Вашингтон, где участники похода должны были собраться все вместе и стать одним лагерем, назывался «городом Надежды». Эйбернети изменил это название, предпочтя ему «город Воскресения». Эта замена была глубоко символична, ибо убийство Мартина Лютера Кинга не было рядовым случаем, очередной задержкой на пути к прогрессу. Как писал лидер «Черных пантер» Элдридж Кливер, чернокожие люди воспринимали смерть Кинга «как окончательный отказ белой Америки от всяких надежд на примирение, от всяких надежд добиться перемен мирными, ненасильственными способами». Эта надежда, если ей было суждено вновь появиться, должна была родиться снова, восстать, как феникс из пепла, из гибели Кинга. Сам Кинг видел в походе бедных «последний шанс», и в первые недели после его смерти поход казался еще более необходимым. Нечто подобное перерождению должно было произойти в сознании Америки. Это не значит, что белые американцы должны были перестать быть самими собой. Но они должны были проснуться и увидеть Америку широко открытыми глазами, такой, какой ее видят другие народы, которые ориентируются на общечеловеческие представления и ценности. Белые американцы должны были признать, что «черный цвет тоже прекрасен» и что, хотя они сами не черные, черные люди тоже «наши», неотъемлемая часть «нас самих». Они должны были понять, что белый расизм для них самих гораздо опаснее и разрушительнее, чем чернокожие мятежники. Они должны были признать, что удобная формулировка: «Я лично лишен расовых предрассудков» #8213; просто отговорка, увиливание от этой ответственности, позволяющее им невольно соучаствовать в деле постоянного подавления всяких надежд. Они должны были понять, что Мартин Лютер Кинг умер не только за черный народ, но и за них тоже. «Очень трудно, #8213; говорил Мартин Лютер Кинг, #8213; создать мир, в котором все мужчины и женщины могли бы жить в мире, где у каждого была бы подходящая работа и хороший дом и где все дети получали бы такое образование, какое их головы способны воспринять. Но если такой мир появится в наши дни, то он будет создан в Америке руками негров и белых людей доброй воли. Он будет создан людьми, обладающими мужеством, которые покончат со страданиями тем, что добровольно возьмут их на себя, не заставляя страдать других людей. Этот мир будет создан в процессе освобождения от расизма и насилия, столь характерных для западной цивилизации. Но прежде всего он потребует от людей готовности жить в братстве, сотрудничестве и мире». В своей исторической речи у мемориала Линкольна Мартин Лютер Кинг использовал понятие «долговая расписка». Он пытался не столько осудить белую Америку, сколько хотел видеть ее обновленной, более пригодной для жизни не только негров, но и всех американцев. Он знал, что облегчение участи чернокожей бедноты и искоренение негритянских гетто будет стоить стране очень дорого. Но вопрос не ставился так: у белых отнимем, черным прибавим. Победа одних не должна достигаться ценой поражения других. Все должны стать богаче. Негритянская революция #8213; это американская народная революция, цель которой #8213; равноправное распределение власти. Такие люди, как сенатор Джеймс Истленд из штата Миссисипи, безусловно, в результате проиграют, но белый народ штата Миссисипи #8213; выиграет. Главные враги революции #8213; те люди, которые поддерживали существующий режим. Истинное содержание революции Мартина Лютера Кинга #8213; это борьба за человеческое в человеке: «Возлюби ближнего, как самого себя». Не надо никакой унижающей жалости, никакого милосердия. Необходимо только подлинное человеческое понимание и сочувствие. Эрик Линкольн очень точно сформулировал это положение: «Если революция будет успешной, она породит более здоровое, более крепкое, более демократическое общество. Ее успех или неудача зависят от того, какую роль в ней сыграет ответственная часть американской общественности. Если революция окажется мертворожденной по причине того, что белые не оказали ей достаточной поддержки, или же ввиду того, что ей мешал шовинизм чернокожих националистов, или же оттого, что федеральные власти так и не разобрались с приоритетами и целесообразностью, в проигрыше окажется вся Америка. Нынешнее общество смело сможет переставить свои часы на сто лет назад». Термин «революция» подразумевает и настоятельную необходимость общественных перемен, и их срочность, и то, что социальные процессы в этот период принимают несколько хаотическую форму. Однако в первую очередь он означает полноту и скорость трансформации общества. Как отметил Нэтэн Райт, революция ведет не только к улучшению положения городской бедноты, а «таким образом меняет баланс сил, что каждый человек обретает какой-то вес и свою меру ответственности за Америку, за ее судьбу». Эта революция, по сути, является подлинным продолжением, а не отрицанием революции, в процессе которой родились Соединенные Штаты. Теолог Гарви Кокс сказал о Мартине Кинге: «Благодаря ему я горжусь, что я #8213; баптист». В священстве Кинга было очень много традиционного и много #8213; современного. Он довольно строго соблюдал обряды, но при этом он был открыт для широкого спектра экуменических идей. Без особого эпатажа он гордился тем, что он #8213; баптист. Но, решив стать священником, он должен был определиться с тем, какого толка будет его баптизм. Главное, что Кинга привлекало в этой конфессии #8213; ее богатые свободолюбивые традиции, которые он приспособил к своему собственному пониманию евангельского учения. Такого же типа баптистом был Уолтер Раушенбах. Мартин Лютер Кинг был одним из тех, кто нес ответственность за образование Прогрессивного баптистского конвента, этого очень важного инструмента реформ внутри негритянской церкви. Участие Кинга в его создании весьма показательно: он терпеть не мог никаких ветхих традиций. С самого начала своей пасторской деятельности он постарался освободить вверенную ему церковь от оков отживших обычаев и несуразностей. Он взял шефство над самой обычной конгрегацией, состоявшей из заурядных представителей негритянского среднего класса со всей их чопорностью, ограниченностью, замкнутостью и чванством. За короткое время ему удалось сделать из них нечто новое #8213; боевую дружину преданных христиан, становой хребет и гвардию его армии, осуществившей тяжелый и опасный крестовый поход за человеческое достоинство. Это, пожалуй, и было самым замечательным из всех его невоспетых пока достижений. Он не подбирал себе специальной группы убежденных радикалов. Он просто взял среднюю церковную общину, взял такой, какой она была, и сумел выявить лучшее в ней. Жизнь парадоксальна: Ганди, начав с проповеди общечеловеческой значимости ненасилия и с проповеди полезности всех религий, стечением времени становился все более «ортодоксальным» индуистом, соблюдавшим очень строгий монашеский режим и даже желавшим «покончить с половым влечением». Кинг, напротив, отправился в свое теологического паломничество, имея очень скудный багаж типичного темнокожего баптиста. Жизнь и путешествия расширили его кругозор, обогатили память и душу, одновременно укрепив в нем, как космополитическое ощущение принадлежности всему человечеству, так и его сугубо церковные, негритянские корни. Он был знаком и встречался со многими президентами, профсоюзными и общественными деятелями, со священниками самых разных конфессий. В людях он научился видеть общечеловеческое начало, принимая его как свое собственное. Пережив много кризисов, познав любовь и страх, надежду и отчаяние, он достиг высокой степени самопознания. Его священство было глубоко укоренено в его христианском мироощущении. Он всегда чувствовал, что он #8213; христианин, дитя Господа, не какого-то туманного абстрактного Вседержителя, а Бога, любящего Своих детей, воплощенного в человеческом образе Иисуса. Связи Кинга с экуменическим христианством позволили ему весьма либерально относиться к своему баптистскому наследию. Он не требовал строгости. Не следует недооценивать и то воздействие, которое оказала на него поездка в Индию, а также глубокую симпатию, которую со временем он стал испытывать по отношению к иудаизму. Все это было связано с ощущением общечеловеческой солидарности, которое, углубляя космополитизм Кинга, одновременно помогало ему отчетливее осознавать свои собственные корни. В последние годы своей жизни он не только не растерял своего христианства, но и, напротив, углубил, упрочил и расширил его. Он мог с полным на то правом заявить: «Для того чтобы перекинуть мостик через пропасть враждебности, страха и недоверия, разделивших наши народы, белый человек должен пойти по стопам своих черных братьев, чтобы на себе испытать хотя бы часть их боли и их мук». Он мог это сказать потому, что сам лично все это испытал и был способен на сопереживание. Смерть Мартина Лютера Кинга обозначила конец одной эпохи и начало другого, нового времени. И это новое время с интересом приглядывается к мечте Кинга, тянется за ней, приглашая Америку #8213; да и не только Америку, а весь мир #8213; смело пойти навстречу своей судьбе. Ненасилие не было для Кинга панацеей от всех болезней. Это #8213; лишь средство, вполне совместимое с цель #8213; созданием общества, где каждый человек может сохранять чувство собственного достоинства. В последнюю неделю своей жизни Мартин Лютер Кинг очень много думал о будущем. Он не был солнечным оптимистом. Его оптимизм, скорее, можно назвать мученическим, поскольку он был прочно укоренен в почву реальности. Кинг знал, что легких побед не будет. Он не имел никаких гарантий, что добьется конечной победы. Теперь нам предстоит продолжить его дело, борясь за его идеи и за его мечту, дабы дать им воскреснуть и заблистать с новой силой. |
||
|