"Сергей Шилов. О Русском экономическом языке" - читать интересную книгу автора

из сферы мышления, перестает абстрагировать и занимается уже другим делом,
обживает "межеумочное пространство" безвременья, застрявшее между "в
реальности" и "на деле", иррациональное пространство зависания, которого
быть не должно было бы при нормальной работе программы рациональности.

Для ориентации в этом иррациональном пространстве Кордонский вводит
такое наукообразие, как "распределенный образ жизни как субститут общества".
Он пишет: "Я считаю, что "на самом деле" существуют распределенный
образ жизни и административный рынок, отношения между которыми можно
уподобить отношениям между государством и обществом "в реальности"".
При переводе вылазит искомая методологическая ошибка:
С точки зрения теории Мышления принципиально одно: То, что Видно, и То,
что Слышно, есть одно и то же, истинное. Аристотель даже определял Вид, как
первую сущность, обретаемую человеком, стремящимся к знанию; Речь
(Слышимое), как вторую сущность, обретаемую человеком, стремящимся к знанию.
Как известно, с тезиса о том "что все люди от природы стремятся к знанию"
начинается метафизика Аристотеля, начинается тип европейской рациональности.
Понятие единой "сущности" - сквозное понятие для первой и второй сущности,
для Вида и Речи. То есть, Вид и Речь коррелируются, корреспондируются
трансцендентным основанием, истиной. Методологическая ересь
Кордонского-Авена-Павловского - явление, постоянно сопровождающее историю
европейского мышления после Аристотеля, имеющее своей структурой позицию
совпадения Вида и Речи не в истине, не в бытии, но в ничто. На этом
отрицательном тождестве построена, в частности, Наука Логики Гегеля, которая
начинается с тождества бытия и ничто и раскрывает бесконечное пространство
спекулятивного конструирования и легитимизирует отождествление Я с
абсолютным духом, который диктует Вид и Речь из ничто. Позиция "Ничто"
конструирует симулятивные "Вид" ("в реальности") и "Речь" ("на деле"),
формальное противоречие которых (ведь любое содержательное их противоречие
зримо и внятно(слышимо) ведет к единству) оказывается единственной
реальностью, существующей "на самом деле" в мире этой позиции "Ничто".
Потому, когда Кордонский вводит представление о "распределенном образе
жизни", то, поразмыслив над тем, каковая же функция "распределяет" этот
самый "образ жизни", понимаешь, что это то самое "ничто, которое само себя
ничтожит" (Хайдеггер). Описание это образа жизни у Кордонского достаточно
подробное, но страты его последовательно прописываются в духе "жалкой жизни
бедных советских, бездумных людей". "В России сейчас более 50 миллионов
домохозяйств и почти 40 миллионов дачных и приусадебных участков, на которых
люди выращивают картошку, овощи, откармливают коров, коз и свиней, держат
птицу. Это означает, что практически все население ведет личное подсобное
хозяйство, обустраивая свой быт и обеспечивая себя продуктами на
зиму....Жизнь большинства семей России распределена между городской
квартирой, дачей, погребом, сараем и гаражом...Даже если русская семья
достаточно обеспечена, чтобы не вести личного подсобного хозяйства, она все
равно имеет дачу с баней и пристройками, в обустройство которой вкладываются
существенная часть семейных ресурсов и на которой старшее и младшее
поколения проводят практически все свободное время. Старшее поколение
многопоколенческой семьи все теплое время года работает на даче..." и т.д.,
и т.д. Поневоле, вспомнишь, хасбулатовскую "мудрость", обращенную к молодым
реформаторам о том, что "народцу этому всего-то нужно, что хлебушка с