"Николай Шипилов. Остров Инобыль. Роман-катастрофа" - читать интересную книгу автора

Маленький внучок нардепа Жучкова, крещеный в честь маршала Жукова
Георгием, сидел на подоконнике и заколдованно, как на огонь, смотрел на
струение ливня по оконному стеклу.
Бабушка с дедушкой уж который час курсировали по двору на кобылице и
делали промеры уровня воды геодезическою рейкой. На плите начали пригорать
оладьи - мальчик, как ему показалось, отключил газ и снова влез на дубовый
подоконник, где из всех цветов более всего любил он веселого и вкусного
ваньку-мокрого.
Он ждал сильного умного папу и загорелую добрую маму. Он молился, как
умел, чтобы Господь помог им прорвать фронт дождя и вернуться к нему, Гоше,
в одинокую навороченную кухню.
- Сколько там? - кричал дедушка, утирая розовое лицо таджикской
тюбетейкой.
- Семьдесят семь! - отвечала бабушка. - Конец связи!
Ноги кобылы по самое брюхо уходили в подводное царство. Гоше казалось,
что его старики плывут на этой кобыле, как на плоту, отталкиваясь полосатой
рейкой от невидимой глазу тверди.
Гоша долго уже смотрел на двор, ему наскучило. И, как это часто бывало,
воображением своим он незаметно ушел в иное бытие с иными картинами. Он мог
вызывать эти картины внутри себя. В этом инобытие мальчик ко всему относился
со смиренным любопытством. Оно было для него той же самой материей, из
которой сотканы зримые дни и ночи, утренние ощутимые росы и призрачные
туманы, приходящие на землю. Эта гостевая жизнь с ее тайными божественными
знаками и языком, понятным бессловесным детям до степеней обоюдных улыбок и
скрытых взаимных угроз, ничем не отличалась для пятилетнего Гоши от
знакомого горшка с Ванькой-мокрым. Ее можно было поливать, трогать,
пробовать на язык цветочную кислинку.
А виделось Гоше, что впервые за четверо суток утих теплый этот дождь. В
порывах ветра уже сквозило холодом. Гоша проснулся в мансарде незнакомого
дома, и первое, что увидел сквозь стекла - промывы голубого неба на грязном
покрове туч и ослепительное доброе солнце, которого не было видно мальчику,
и которое он только чувствовал.
Гоша вышел на балкон и, просунув голову сквозь железные прутья
балконной решетки, стал смотреть на скособоченные треуголки домовых крыш, на
скорбно дрейфующий поверхностью вод скарб.
Вода еще не поднялась к дому и бурлила в недалекой долине, но Гоша
видел в ее слоистой глубине косяки килек и слышал в обновленной тишине их
шуршащее пение, он слышал средиземноморских сардин, чьи стадные звуки
напоминали ему шум морского прибоя, слышал чириканье сельди и видел
серебристый отлив рыбьих спинок. Как низовой регистр органа, смешанный с
жарким журчанием арфы, гортанными криками брачующихся жаб и звоном
валдайских Колокольцев, слышался оркестр циноглоссусов из вод китайских
морей. Разбойничьи свистели триглы - ершистые морские петухи, хрюкала
ставрида, словно конкурируя с шар-рыбами и коньками. Гоша узнавал их -
такими же они были на вкладках его детской энциклопедии.
Гоша посмотрел туда, где вершинные лапы великолепных среднерусских елей
не были в силах подняться кверху и никли в мутном водовороте, а конические
главы деревьев леса казались всего лишь тростниковыми плавнями. Почему же
Гоша заплакал, видя гибельную картину? Наверное, детское неведение заведомо