"Виктор Широков. Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке " - читать интересную книгу автора

стекло или о выпуклость глазка двери случайного очевидца событий, о чем я
недавно рассказывал Калькевичу, тут же утащившему яркую деталь в
свеженаписанный рассказ.
И в это мгновение к остановке подлетает волшебным образом красный
"Икарус". Дверь с шипением отваливается вбок, вываливается трап, словно
показывая язык моим недоброжелателям. Я вспархиваю на подножку. Мой юный
караульщик остается с разинутым ртом и открытым ножом. Никому из моих новых
спутников до него нет дела. Ему же на подобный счет, видимо, не выдано
инструкции.
В салоне автобуса кроме меня еще один парень, явный товарищ шофера,
типичный водила. Они довозят меня в мой спальный микрорайон за считанные
минуты. Но тут мной вдруг овладевает патологическая жадность. Я готов
заплатить оговоренную по дороге сумму, и сую загодя приготовленные бумажки,
но парни тоже вошли во вкус и требуют втрое больше, они поняли, что я в
"поддатии", что они меня выручили, подвезя, хотя и не представляют, конечно,
от какой беды на самом деле спасли, но вот они уже готовы и сами со мной
нешуточно расправиться.
Уже остановили автобус, пролетев мою родную остановку метров на
пятьдесят. Уже пообещали вернуть меня назад. Уже хотят "пощупать" меня
насчет денег, которых у меня больше нет, как, медленно трезвея,
автоматически повторяю я.
И тут я вспомнил о "Крокодиле", раскрыл кейс и подарил каждому по
журналу. Слава нашему неразвитому туземному сознанию, нам еще стеклянные
бусы милее и дороже золота. Этим парням не нужны журналы, еще меньше их
интересуют мои стихи, но талантливая карикатура меняет их агрессию на что-то
качественно другое, на смех, может быть на сочувствие... И они отпускают
этого идиота, каким в глубине душ они считают любого интеллигента, очкастого
хлюпика, а особенно борзописца, восвояси отпускаю его, прощая недоплату.
И он, этот идиот, бредет домой пешком проскоченные пол-остановки и
спустя несколько минут вваливается в теплую сухую квартиру, и преданная жена
поит его чаем, кормит разогретым ужином и слушает непротрезвевший рассказ о
злоключениях поэта, опоенного его коварными коллегами, о том, как по пути
домой его добивались все раскрасавицы этого вавилонского муравейника-города
и как вавилонская яма становится мусоропроводом, и наконец, ее взору
является великолепный журнал "Крокодил", спасший своего автора в трудную
минуту и также оказывает на нее благотворное воздействие, благодаря все той
же талантливой карикатуре. Да здравствуют отныне и присно карикатуристы всех
времен и народов!
Он - это я. Меня опять не убили. Меня опять сохранил Господь для новых
злоключений и бед, чтобы спасать заблудшую душу и возвращать регулярно ее на
добродетельные круги ее. Пьяному море по колено. Пьяного Бог бережет.
Последнее выражение особенно часто любила повторять моя горячо поминаемая
Василиса Матвеевна, рассуждая обо всех своих непутевых сыновьях и зятьях. К
сожалению, внук не пошел другим путем и тоже мучит свою семью редкими, но
меткими выходками. Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал. Коварным
поцелуем трус, а смелый - наповал.
Я - трус, я по-прежнему трус, я тоже убиваю время, не дай Бог, я
сокращаю жизнь своим близким, и все-таки я - не убийца. Но я и не жертва
невинная, агнца из меня не получается. Творец выхватывает меня из купины
неопалимой, из купели огненной, из геенны предстоящей, не давая сократиться